В русском жанре. Из жизни читателя

— Мы же, братец, — говорил мне в другой раз тот, кого Ч. на­зывал Олежкой, также известный критик и, к тому же, исто­рический романист, — с Виктором Андреевичем вынуждены ларёчника, а тем более лабазника, ласкать. Эх! К тебе сами придут, а мы должны побегать, предложить услуги. Давай, братец, выпьем, — и мы чокнулись горьковатым крымским хересом, — а я вот имяреку, болвану бездарному, спинку должен помыть, чтобы он меня при составлении годового плана не забыл, да ещё должен результат помывки у тебя, скажем, опубликовать, для чего должен помыть спинку и твоему главному, ну уж а с тобой, — тут он умилился и за­блестел очками, — как друзья, просто выпьем!

***

Мне нравился цинизм москвичей.

Бытовало мнение, что критики-патриоты — тяжелодум­ные оруженосцы бездарных патриотических литгенералов. Я более встречал там хитроумных циников в прикиде наро­долюбцев. Цинизм был куда симпатичней, чем занудливый взгляд моего первого главного, всё искавшего крылья души у первых секретарей обкомов, или «степной огляд», или что-то в этом роде следующего шефа, черпавшего из «родников народных». Оба при этом имущественные свои дела об­стряпывали с виртуозной лёгкостью, хотя и в разном стиле. Первый находился в роли крупного советского писателя на дистанции от областного руководства в силу своей крупнос­ти и близости столице. Он часто отлучался в Москву, непре­менно выступая на всероссийских и всесоюзных пленумах, секретариатах и совещаниях, возвращаясь в Саратов и в ре­дакцию, как небожитель. Второй, напротив, был в доску свой комсомольско-народно-русско-мордовско-колхозный парень, обожаемый во всех без исключения кабинетах — от секретаря обкома до директора совхоза. Он неутомимо мо­тался по районам или бегал по городу, всегда готовый услужить делом и словом, сочинить гимн района или предприятия или просто шуточные, не без озорства, стишата к юбилею, ска­жем, руководителя водоканала или хлебкомбината.

Пленяло и московское злословие. Блистал здесь Ч. Более всего он любил в обычной своей меланхолической инто­нации пересказывать реальные события. Иногда — книги. Причём, и это, кажется, особенно характерно, книги не «ев­реев», но «своих». Как-то он довёл меня до истерического смеха, импровизируя пародию на романы классика патри­отической литературы Анатолия Иванова. «Книга первая, глава вторая. Онисим Кривой, воротившись с германской застал жену свою Евдокею с барским приказчиком Кузьмой. Не торопясь, отрубил он Евдокее сиськи и велел принести деток. Покидал их в колодец, и тогда взялся за Евдокею осно­вательно. Книга седьмая, глава шестая. Лето тридцать седь­мого выдалось ненастное. Зарядили дожди. В лугах начало гнить сено. Подымал голову классовый враг».

Из множества его эскапад ещё две. «У нас, так сказать, нормальный, действительно, мужичок талантом быть при­знан не может. Колется, если, действительно, то говорят: талант! Лучше ещё, если даёт, так сказать, в жопу, тогда го­ворят: страдает, душа болит, большой, так сказать, талант. А если кто, как я, к примеру, жену и деток любит, день и ночь на них работает, ну, в лучшем случае скажут: способный парнишка!»

Другая связана с эмиграцией Василия.

«Улетает, действительно, Вася из Шереметьева, а за ним бегут. Бегут секретари, кураторы, все бегут и кричат: “Вася, останься!” Он всем однотипно: “Пошли вы на...!” Роли у всех распределённые: кураторы в буфет тащут, Верченко за локоть берёт и про квартиру шепчет, Фелька бородой трясёт и про общее прошлое вспоминает. Вася идёт, понимаешь, к трапу и всех посылает. Наконец, уже у трапа, появляется вообще сам Мокеич в сопровождении директора “Худлита”. Директор договором на собрание сочинений размахивает, а Мокеич одно слово говорит: “орден”. А Вася оборотился уже с лесенки и сапожком их в рыла: пошли, мол, надоели!»

***

Встречаются печатные перлы, которые просто хочется цити­ровать, наслаждаясь. Читать их надо медленно, с чувством.

«На пятом километре грунтовой дороги Салтыковка — Песковатка (Ртищевский район) двое неизвестных под угро­зой физической расправы отобрали 15 рублей и звезду Героя Социалистического Труда у пенсионера» (Саратовская газе­та «Коммунист». 1990, 29 мая).

«Первая партия мягкой мебели “Муза” выпущена на со­вместном российско-китайском предприятии “Бирасун”, созданном при исправительно-трудовом учреждении в по­сёлке Бира Облученского района Еврейской автономной об­ласти» (Интерфакс: Известия. 1994, 17 марта).

***

Три степени узнавания:

— некогда в примечаниях к Есенину как обожгло: сборник «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Бог мой, как необычно, красиво, — подумал старшеклассник;

И всё пройдёт, и даже месяц сдвинется,

И косу заплетёт холодная струя,

Земля, земля, весёлая гостиница

Для проезжающих в далёкие края... —

с ознобом прочитал молодой литератор, и без того покорён­ный Эрдманом;

— Мы на этом свете всё равно что в гостинице... — с удив­лением согласился пожилой литератор, и до этого читавший «Пучину» Александра Николаевича Островского, но впервые увидевший эти строки.