Читаем В садах Эпикура полностью

Дня через два меня вызвали в Особый Отдел Университета. Он находился в здании на Моховой 9. Я остановился перед глухой дверью, плотно обитой дерматином. Нажал кнопку звонка. Девица приоткрыла дверь, впустила меня и снова дверь захлопнула. Окон в Особом отделе не было. Горел электрический свет. Мужчина в военной форме, без погон и знаков отличия, спросил, знаю ли я Саякина. Разумеется, я знал его. Тогда мне предложили написать все, что мне о Саякине известно и все то, что произошло на собрании. Я заметил в соседней комнате Лаврина, трудившегося над листами бумаги. Я написал коротенькое объяснение: никогда ничего плохого за Саякиным не наблюдал. Странички из дневника, прочитанные на собрании, звучали достаточно мрачно. Особист прочитал написанное мной, ничего не сказал. Из соседней комнаты вышел пятикурсник Гай. Он передал особисту свое письменное объяснение на нескольких страницах. Тот просмотрел их и сказал: «Пишите то, что знаете, а не ваше отношение к случившемуся. Нужны факты, а не эмоции». В голосе его прозвучало какое-то раздражение, а на лице отразилась брезгливость. Мне он кивнул головой достаточно приветливо… Я ушел. Через некоторое время Саякина выпустили на том основании, что он выступил на партийном собрании, а не на митинге, состава преступления в этом нет. Да и вообще, как это с партсобрания – в тюрьму!? Саякина просто исключили из партии и выгнали из Университета. Однако же не посадили. Можно подумать, что Госбезопасность всегда поступала столь благоразумно. Нет! Как-то Володя Лаврин отозвал меня в сторону и сообщил: «Кабо (фамилия нашего студента) арестован! Враг народа!» И Кабо – недавний десятиклассник – исчез! В 1969 году вышла книга В. Р. Кабо «Происхождение аборигенов Австралии». Надеюсь, что это все-таки тот самый Кабо.


Жизнь на факультете усложнялась. Я сейчас не помню точных дат, но то, что я расскажу, произошло где-то во второй половине 1948–49 гг. В партийном бюро факультета все перегрызлись. Возникла группа, во глав которой оказались Найденов и Кара-Мурза. Вокруг них крутились очень карьерные мальчики и девочки. Задача их заключалась вот в чем: всемерно влиять в собственных интересах и вкусах на декана факультета, очень милого, доброго, но не слишком твердого характером профессора Г. А. Новицкого. Дело это было не пустяковое: Мурза и Найденов кончали аспирантуру. Вставал вопрос об их оставлении работать на факультете. Они вели практические занятия под предлогом педагогической практики. Деньги им за эту практику платили. От благосклонности Мурзы и Найденова зависело очень многое в судьбе каждого из нас. Против этого засилья выступил Володя Лаврин и у него нашлось много сторонников. В их числе был, разумеется, и я. Нас было подавляющее большинство. Но Лаврин и сам обладал нравом, который я уже охарактеризовал. Теперь он стал делить людей на друзей и врагов в зависимости от их отношения с Мурзой и Найденовым. Середины не было. Между тем, такие люди как Павел Волобуев и некоторые другие вовсе не хотели менять «хозяина» и стремились к независимости. Они понимали правоту Лаврина, выступившего против злоупотреблений положением в партийном бюро, но самого Лаврина не любили. Завязалась склока. На каждом курсе были сторонники и противники Мурзы и Лаврина.

Был и на нашем, четвертом, курсе некто Гусев. В армии он не служил, потому что был крив на один глаз. Занимался комсомольской работой в тылу. При исполнении служебных обязанностей попытался кого-то изнасиловать. Теперь легко представить себе самого Гусева, если при великом недостатке мужчин, ему пришлось прибегнуть к насилию. Так или иначе, он прибыл на истфак МГУ повышать свою квалификацию. Гусев и представлял интересы Мурзы на нашем курсе. С ним блокировался пьяница Корыткин и кто-то еще. Совершенно неожиданно Гусев написал в партком Университета заявление, содержавшее «критику» работы парторганизации факультета. Все сводилось к тому, что секретарь партбюро факультета Белявский и его заместитель Лаврин организовали вокруг себя группу подхалимов и травят честных людей. Мне приписывалось установление тирании на курсе с помощью космополитической группировки. Партком рассмотрел заявление Гусева и исключил его из партии за клевету! Но…

В это время по какой-то причине сняли с поста МК и МГК партии Г. М. Попова. Мотивировалось это тем, что Попов зажимал критику и самокритику. Где и как он это делал, я не знаю точно так же, как не известно мне, при каких условиях Есенин

………много девушек перещупал,Много женщин в углах прижимал.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное