В садах Эпикура

Были, конечно, персональные дала, не доставлявшие мне больших огорчений. Сволочной парень Ленька Папин, демобилизовавшись и даже не будучи титулярным советником, влюбился в генеральскую дочь. Время было такое, что даже генеральские дочери не имели выбора и выходили замуж без учета табеля о рангах. Впрочем, Ленька Папин был высоким видным парнем. Он и его жена, которую носило в себе длинное меховое манто, получили квартиру у метро «Сокол» в так называемом «генеральском доме» (там жили генералы или их потомство). Народная мудрость утверждает, что с милым (равно как и с милой) рай даже в шалаше. С генеральской дочкой, главным достоинством которой оказалось роскошное манто, обернулась дантовым адом даже генеральская квартира. Даже карманные деньги, позволявшие посещать пивной бар на площади Пушкина, не компенсировали того тепла, которого Ленька недополучал от своей супруги, как только она сбрасывала шубу. Папину полюбилась красивая женщина, и он пал, как Адам. Изгнание из генеральского дома он воспринял, словно блеск счастливой звезды. Но генеральская дочка – наша аспирантка – подала на беглеца заявление в партийное бюро. Ее нравственная душа не могла мириться с аморальностью Леньки Папина, плюнувшего кощунственно на генеральскую квартиру и меховое манто. И вот этот активист, борец против безродного космополитизма поднялся для держания ответа на трибуну партсобрания, а аудитория с темпераментом римлян, задыхающихся напряжением гладиаторского боя, стала снимать с него штаны. Он хлопал глазами, уверял, что любовь – конституционное чувство, придавшись которому он не нарушил партийного устава. Все было бесполезным. Ленька Папин получил строгача. Я потом спросил, не тоскует ли он по генеральским удобствам? Ленька взвыл от негодования.

Но были дела и похлеще. Мой однокурсник Саякин где-то сказал, что в фильме «Клятва» идеализирован образ Сталина. Этого оказалось более, чем достаточно, для организации персонального дела Саякина. Велось оно в партийном бюро факультета в столь секретной обстановке, что даже я, парторг курса, ничего на знал. Между тем Саякин казался мне хорошим парнем. Мы с ним вместе трудились в профсоюзном бюро курса, делили ордера на женские трико и мужские брюки, распределяли денежную помощь. На войне Саякин не был. До фронтового возраста ему не хватало, кажется, года. При разборе персонального дела Саякин ни в чем не запирался, заявил на бюро, что в ходе партийного собрания факультета он попытается объяснить свои взгляды на вещи. Святая простота. Наступил день партийного собрания. Сначала рассмотрели вопрос о свободе Африке, потом перешли к Саякину. Член бюро доложил, что есть среди нас аполитичный тип, считающий «Клятву» плохим фильмом. Тип вышел на трибуну. Начал с того, что рассказал о своих трудах и днях во время войны. Находился он где-то в глубоком тылу, работал и наблюдал воровство, стяжательство, жажду водки, бешеное распутство. И его мучила мысль, как же это? Идет война, кругом смерть и страдания, а в тылу люди с партбилетами творят мерзости. Он ждал конца войны и расправы с негодяями. Но негодяи продолжают процветать. Неужели товарищ Сталин ничего этого не видит? В подтверждение своих мыслей Саякин стал читать лист за листом из своего дневника. Воцарилась зловещая тишина. Саякин читал песнь торжествующего свинства. Вдруг с галерки ленинской аудитории кто-то истерично крикнул: «Ложь!» Всё задвигалось, потребовали, чтобы Саякин прекратил чтение. Володя Лаврин спешно связался с Госбезопасностью. Саякина с партийного собрания кинули в черный воронок и увезли в тюрьму.