В садах Эпикура

Где-то в феврале 1950 года я приступил к дипломной работе. Тамара Михайловна сказала: «При ваших темпах вы завершите дело за месяц!» Она преувеличивала мои возможности. Н. А. Машкин находился в доме отдыха под Москвой. К нему можно было ездить в любое время, но я погрузился в сбор материала. Передо мной стояла довольно трудная задача: в 1945 году на тему об отношениях Рима с Арменией в правление Нерона защитил дипломную работу О. В. Кудрявцев. Он был старше меня на год. По болезни сердца в армии не служил, поэтому учился без перерыва. В тот год, когда я приступил к своей теме, Олег Всеволодович завершил кандидатскую диссертацию. В двух номерах Вестника Древней Истории за 1948 год были опубликованы статьи Кудрявцева, посвященные римской политике в Армении и Парфии. Мне предстояло написать что-то новое, а это представлялось делом трудным. О. В. Кудрявцев отлично владел древними и новыми языками, был без преувеличения энциклопедически образован. С. Л. Утченко сравнивал его по уровню знаний только с К. К. Зельиным. В то время Кудрявцев затевал создание истории Ранней Римской империи в виде серии монографий по отдельным провинциям. В последнем томе предполагалось обобщить ее в социально-политическом, идеологическом аспектах. Этот грандиозный замысел оказался неосуществленным. А. В. Кудрявцев умер от рака в августе 1955. Ему было 34 года. Но и то, что он успел сделать, достойно крупного ученого. Достаточно сказать, что для 1–2 томов Всемирной истории он писал те разделы, за которые никто другой не брался. Я достаточно хорошо знал О. В. Кудрявцева, нередко встречался с ним в Секторе Древней Истории, на нашей кафедре, в гостях у общих знакомых. К этому доброму и мягкому человеку наша студенческо-аспирантская братия относилась неважно: очень уж дурной нрав был у его сверхобъемистой супруги Наталии Михайловны Постовской. Как-то в разговоре с Раей Острой и Леной Голубцовой я сказал, что плевать мне на Постовскую. Рая возразила: «Не хватит у тебя на это средств!» Я ответил: «Оплюю избранные места». Это понравилось. Ну, так или иначе, а я вступил в состязание с очень сильным коллегой. Между прочим, и его дипломной работой руководил в свое время Н. А. Машкин.

Работая над материалом, я нащупал слабые стороны в общих выводах О. В. Кудрявцева. Он считал, что колебания внешнеполитического курса при Нероне определялись сменой у кормила правления старой аристократии, настроенной мирно, «новыми людьми», стремящимися к новым завоеваниям. Сопоставление разных источников позволило мне определить совпадение внешнеполитических интересов у разных прослоек правящих сословий империи. Но они боролись за власть. Когда эта борьба стихала, правительство активизировало внешнюю политику. И наоборот. Раз мне удавалось поколебать главный вывод О. В. Кудрявцева, то и остальное поддавалось переосмыслению. Короче говоря, я приходил к совсем иным, сравнительно с О. В. Кудрявцевым, выводам о характере и результатах политики Нерона в Армении. Все это было хорошо. Но в работе я взял для себя задиристый петушиный тон, что никак не соответствовало ни характеру моего оппонента, ни его высокой эрудиции. Получалось соревнование слона и Моськи, причем я выступал в роли последней. Н. А. Машкин находился в санатории. Мне бы поехать к нему проконсультироваться. Тогда бы и тон можно было бы изменить и план составить белее четкий. Но я увлекся работой, читал, рассказывая о наплывавших мыслях Тамара Михайловне, целые дни проводил в кабинете рядом с ее столом, писал, поощряемый ее улыбками. Она и читала все, что я писал. Для поездки к Н. А. Машкину времени у меня не нашлось. Я творил. Моя самоуверенность постоянно подогревалась: Витя Смирин, Леша Жданко и многие другие студенты, в том числе и скептический Зямка Корабельников, слушали мои размышления, похваливали. Аспиранты и аспирантки с удовольствием поощряли меня, узнавая, как я громлю Кудрявцева. К ним присоединился и А. Г. Бокщанин, с которым я к этому времени познакомился достаточно близко. (Я пересдал ему на «отлично» тройку, полученную в январе 1941 года. И на этот раз я отвечал не особенно блестяще, но Анатолий Георгиевич был снисходителен.) Я писал. Мысль моя постоянно и напряженно работала. Я чувствовал себя не только современником, но просто приятелем Нерона, Сенеки, Агриппины, сенаторов и полководцев. Легко и просто, во много раз лучше, чем они, я решал проблемы войны и мира в средиземноморской империи.