В садах Эпикура

Ко мне Анатолий Георгиевич относился по нескольким причинам хорошо. Я был членом партии, фронтовиком, активистом с безукоризненной биографией. Вывести меня в кандидаты наук было бы делом почетным. К тому же в глазах Анатолия Георгиевича я оставался русским с неудачной фамилией. Он настолько уважал мои русские чувства, что откровенно говорил о еврейском национализме А. Б. Раневича, который в своей интереснейшей монографии об эллинизме слишком увлекся описанием восстания Маккавеев. К числу буржуазных националистов он относил и польского эмигранта Якова Абрамовича Ленцмана, работавшего научным сотрудником в Секторе Древней Истории. Ленцман о Маккавеях ничего не писал, он занимался рабством в Греции, но редактировал книгу Рановича и отзывался о ней положительно. С моей точки зрения, к книге Рановича нельзя было относиться плохо. Умирая от рака и предвидя, что книга выйдет посмертно, Ранович писал в редакцию: «Основное мое пожелание – критиковать мою работу не с точки зрения того, чего в ней нет, а с точки зрения того, что в ней есть, что она может дать нашей науке, нашему народу». На А. Г. Бокщанина подобные обращения впечатления не производили. После смерти Н. А. Машкина он стал носить в боковом кармане тюбик с таблетками валидола. Я спокойно возражал А. Г. Бокщанину и по поводу Маккевеев и по поводу Ленцмана. Он не горячился, но настаивал на своем. Разумеется, его антипатии распространялись не только на потомков Маккавеев. О. В. Кудрявцева он не любил за его научные успехи и считал выскочкой, К. К. Зельина еще за что-то, Ольгу Ивановну Севастьянову тоже за что-то. Всеволод Игоревич Авдиев вызывал его негодование по ряду причин: родился он от какой-то порочной связи вельможи с куртизанкой, в гимназии числился фискалом, в молодости увлекался теософией. Мог ли такой быть подлинным марксистом? С точки зрения А. Г. Бокщанина – не мог. В первые послевоенные годы бандиты убили крупного ученого медиевиста профессора Грацианского. А. Г. Бокщанин уверял меня, что это дело рук агентов Ватикана. Он полагал, что находится в опасности жизнь Р. Ю. Виппера и его собственная. Оба они – Р. Ю. Виппер и А. Г. Бокщанин – страстные враги Римского папы, и тот об этом прекрасно осведомлен. Очевидно, можно думать, что я шучу! Нет! В том-то и дело, что не шучу. Все это Анатолий Георгиевич говорил мне совершенно серьезно!

А. Г. Бокщанин жил на улице Пушкина в старом доме, на первом этаже. Квартира была плохая, из трех маленьких комнатенок и кухни. Здесь он ютился с женой, очень умной и милой Евгенией Андреевной, преподававшей историю музыки, кажется, в Консерватории; со своим сыном Алексеем и очень старой матерью. Мать А. Г. Бокщанина умерла где-то в 1951 году или в 1952. Смерть наступила внезапно. Смерть близкого человека – всегда горе. Но все-таки хорошо, если этот человек уходит из жизни после 80 лет. Так произошло и с матерью А. Г. Бокщанина. Он встретил меня на Кафедре и подробнейшим образом рассказал о ее последних минутах. Я искренне выразил ему сочувствие. Часа через два меня встретил С. Л. Утченко. Вид у него был растерянный. Он сказал: «Послушаете, Алексей Леонидович, я только что вырвался от Анатолия Георгиевича. Он принялся мне рассказывать о кончине своей матушки в таких натуралистических тонах!..» С. Л. Утченко развел руками.

В доме А. Г. Бокщанина меня принимали хорошо и запросто. Обычно с кафедры мы возвращались вместе, шли пешком. Евгения Андреевна кормила нас обедом или ужином, мы выпивали по стопке водки. А вообще-то Анатолий Георгиевич умел красиво выпить. Я присутствовал с ним на банкете в честь нашей аспирантки, защитившей диссертацию. А. Г. Бокщанин выпил по рюмочке бутылку «столичной» и чувствовал себя превосходно. Возвращались с банкета поздно ночью. Витя Смирин демонстрировал акробатические этюды, т. е. кувыркался на заснеженном асфальте, Арка Синицына смеялась колоратурным сопрано, Анатолий Георгиевич – баритоном. Однако у него дома за пределы стопки не доходило. И это понятно: дома мы обедали или ужинали, а не на банкете сидели. А. Г. Бокщанин знал и любил искусство. Он коллекционировал картины. По стенам висели подлинники крупных мастеров. Он с большой охотой говорил о них, показывал отличные репродукции. Я ему во многом обязан своим интересом к искусству и некоторым умением разбираться в нем. Любил А. Г. Бокщанин и книги, имел большую библиотеку.