В садах Эпикура

Вскоре я сдал еще един экзамен уже по древнему Востоку. Я писал о развитии персидской деспотии при Кире и Дарии. Ничего особенного в этой работе быть не могло, т. к. я не мог пользоваться источниками, выходившими за рамки хрестоматии. Правда, я прочитал интересную английскую книгу об Иране. Экзамен прошел спокойно. В конце полугодия аспирантов и их руководителей собрал новый декан Исторического факультета Б. А. Рыбаков. Нам задали один вопрос: «Кто начал сдавать кандидатский минимум?» Я оказался впереди всех, и С. Л. Утченко после совещания поздравил меня. Так прошла первая половина аспирантского года. Экзамены по философии, английскому языку и Истории Рима предстояли весной. Я принялся за доклад в историографическом семинаре, который вел К. К. Зельин. Он предложил мне тему: «Социально-экономический кризис в Римской Империи 3-го века в исторической литературе». Библиография включала 10 работ Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, 13 работ буржуазных историков (из них две большие работы на немецком и две на английском языках), 12 работ советских историков. Работы оказалось более, чем достаточно, и я за нее принялся.

Где-то в конце 1950 или в начале 1951 года я опять столкнулся с Перегудовым. После смерти Н. А. Машкина Сектор Древней истории возглавил С. Л. Утченко, оставаясь одновременно заместителем директора Института Истории. Я его спросил, зачем он взял на себя лишнюю работу. С. Л. Утченко ответил, что высокая должность заместителя директора не только беспокойна, но и не очень надежна. Всегда нужно иметь плацдарм для отхода. Так вот, сектор организовал обсуждение только что вышедшей книги для чтения «Древний Рим», предназначавшейся для пятиклассников. Книгу редактировал С. Л. Утченко. На ее обсуждение были приглашены члены нашей кафедры, в их числе и я. Здесь-то я впервые и увидел Перегудова – пожилого свиноподобного мужчину. Он чинно сидел рядом с П. Н. Тарковым и облизывался. Вел заседание профессор В. Н. Дьяков – высокий сухой старик. Обсуждение шло в обычных спокойных тонах. И вот взял слово Перегудов и поплел несусветную чушь. Авторы книги для чтения обвинялись во всех грехах, которые вошли в моду от 1946 до 1950 годов. Е. Ф. Плотникова, Арка Синицына и еще несколько женщин по какому-то поводу улыбнулись. Перегудов возопил: «Несмотря на улыбки ученых дам, я буду говорить то, что считаю необходимым!» Теперь дамы громко засмеялись. В. Н. Дьяков призвал к порядку, заметив: «Товарищи, мы знаем, что выступающий Перегудов заслуженный человек!» С. Л. Утченко задал вопрос: «Какие заслуги т. Перегудова имеет в виду председательствующий?» В число классиков Перегудов не входит!» В. Н. Дьяков замахал руками, Перегудов договорил речь до конца. На этом заседании я выступить не успел, выступил на следующий день. Дело в том, что многие выступавшие оставили речь Перегудова без внимания. Это и понятно. В. Н. Дьяков, призывая внимательно слушать заслуженного человека, все-таки пояснил, что интересно знать мнение не только крупных ученых, но и студенческой молодежи. Студента-переростка ученые не трогали. Я же ученым не был, а представлял на заседании всего-навсего первый курс аспирантуры. Мне нестрашно было испачкаться о Перегудова. Я ему и всыпал по первое число, не стесняясь в выражениях. С. Л. Утченко поощрительно покачивал головой. Он выступил позднее и, в свою очередь, не побрезговал надавать пинков старцу-студенту. После этого Тарков выступать не стал, а на итоговое заседание ни он, ни Перегудов не явились. Мои акции в Секторе Древней Истории быстро поднимались. Позднее я вообще прославился. Но это через год. Опять-таки помог Перегудов, на сей раз в альянсе с Домбровским.