В садах Эпикура

А работа на Историческом факультете Заочного Пединститута шла. Деканом его была Тамара Тонтовна Мальсагова – ингушка лет около пятидесяти, в недавнем прошлом, наверное, очень красивая женщина. Теперь она выглядела пожилой, нервной, издерганной, подозрительной. Еще бы! Ведь меня, собственно, приглашали на ее место. Предполагали, что спецпереселенку можно снять с должности. К счастью, в те времена лишить у нас человека работы было делом нелегким. Она осталась на своем месте, а для меня нашлось достаточно учебных часов. Начальство относилось к ней паршиво. Но у Т. Т. Мальсаговой нельзя было отнять ни интеллигентности, ни знаний. Правда, все у нее было в прошлом. Кажется, она давно ничего не читала, не интересовалась проблематикой, не следила за новинками. И неудивительно. Вся ее жизнь выливалась в борьбу за место, чтобы не уволили, не выбросили. Студенты ее любили, главным образом за полное отсутствие требовательности. Я сидел на стуле возле нее и слушал наставления по поводу учебной нагрузки. Т. Т. Мальсагова читала Историю Средних веков. Она опасалась, что я, не заполнив свою нагрузку Древней историей, потребую себе средние века. Кандидатская степень позволяла требовать. Однако я сразу же заявил, что никаких претензий к Средним векам у меня нет, что я готов, кроме Древней истории, взять любой свободный курс и разработать его. Т. Т. Мальсагова сразу успокоилась. Вскоре наши отношения значительно улучшились. Она откровенно со мной разговаривала, рассказывала об апокалиптических ужасах переселения с Кавказа в Киргизию, когда людям давали на сборы несколько часов, затем забили переселенцами теплушки и двинули в дальнюю дорогу. Многие умерли в пути, многие погибли на новых местах. Ученые получали работу банщиков. Так, известный филолог Мальсагов – однофамилец Тамары Тонтовны – устроен был именно на эту должность. Я все это слушал с ужасом и глубоким пониманием. Т. Т. Мальсагова поручила мне курировать 5-ый курс. Разумеется, заочно. Мне предстояла проверка личных дел, сверка имеющихся оценок с учебным планом, выявление задолженности. Взявшись за это дело, я убедился, что в факультетской документации царит абсолютный беспорядок. Это бедлам! Работа показалась мне столь бесполезной, связанной с такой потерей времени, что я почувствовал себя узником какого-нибудь лагеря смерти. А Тамара Тонтовна делала и решала все факультетские дела с быстротой и шумом совокупляющейся кошки. Поэтому она многое начинала и ничего не доводила даже до середины. Отдав мне распоряжения и увидев меня на следующий день за кипой личных дел, она удивилась и проявила растроганность чувств. Оказывается, я был первым, кто воспринял ее распоряжение всерьез. Сама она его всерьез, разумеется, не воспринимала. Небрежность многое портила в ее делах. И. Н. Глускин показал мне только что выпущенную книжонку. Это были учебные планы и тематика контрольных работ для заочников. Он сказал: «Давайте разбомбим!» (Глускин и Мальсагова не любили друг друга.) Сославшись на то, что я не бомбардировщик, я все-таки прочитал «Методички», отредактированные Тамарой Тонтовной. Там обнаружились чудовищные опечатки, объяснимые только чудовищной небрежностью редактора. Я сказал Глускину: «Бомбить ничего не буду. Просто напишу и постараюсь издать новое пособие». Глускин разочаровался, но я все же поступил по-своему. И «методички» я потом выпустил. Но обо всем по порядку.

На факультете была одна кафедра. Она называлась кафедрой истории. А как же иначе? Заведовал ею кандидат исторических наук Хатмулла Мусич Мусин. Невысокий, круглолицый человек лет 37, с жидкими зачесанными назад волосами, в очках с…

<…> конечно же, натерпелся за время своего переселения. Но при всем этом он был бездельником и неучем. Кажется, он знал более или менее одну тему: внешняя политика Николая II. Ее он преподносил всем желавшим поприсутствовать на его лекциях. Я несколько раз заявлялся к нему в порядке обмена опытом и всегда получал одну и туже остроту – Николай и два палочки! Что касается студентов, то с ними он беседовал на отвлеченные темы.