В садах Эпикура

На следующий после приезда день Глускин, Гришков и я отправились в отдел аспирантуры МГУ, получили наши кандидатские дипломы. Я пробежался по всем знакомым закоулкам, побывал в библиотеке и везде был встречен с большим радушием. Нет смысла рассказывать обо всем подробно. За год на факультете мало что изменилось. Игорь Филиппович Головачев сфотографировал меня у университетского здания на Моховой на фоне гостиницы «Москва». Я закрутился по гостям. Побывал у Тамары Михайловны Шепуновой, Константина Константиновича Зельина, Виктора Сергеевича Соколова, Анатолия Георгиевича Бокщанина. Разумеется, состоялась встреча с Сергеем Львовичем Утченко. Его заинтересовали дела и дни в провинции. Я рассказал о заочницах, водке и доступности нехитрых радостей. Сергей Львович говорил: «Милая провинция. Прелестная патриархальность. У нас все то же самое, только на несколько ином уровне!» Сергей Львович рассказал новости: улучшается внешнеполитическая ситуация, спокойнее разговариваем с Соединенными Штатами, налаживаются контакты с Югославией. Об этом можно было судить и по газетам. С. Л. Утченко сообщил, что пересматриваются обвинительные заключения 30-х гг., освобожден из тюрьмы академик Майский, можно ожидать пересмотра отношения к Сталину, особенно в смысле его гениальности. Во всяком случае на него можно не ссылаться. Никто за это ругать не станет. Сергей Львович пригласил меня пообедать. Зашли в «Арарат», хороший армянский ресторан, умеренно пили, вкусно закусывали. Я хотел расплатиться, Сергий Львович протестующе поднял руку: старую традицию он нарушать не хотел. Он предложил мне опубликовать в «Вестнике» статьи по диссертации. Зайдя в Сектор Древней Истории, я договорился с А. И. Павловской, ведавшей отделом докладов и сообщений, о публикации статьи о Манихействе. Хорошо встретился я и с Витей Смириным. Встретил Володю Лаврина и Колю Соколова. Диссертаций они в тот момент еще не защитили, но с успехом трудились в Университете. Колька Соколов ведал делами заочного отделения, сидел в большом кабинете, его называли Николаем Александровичем. Завидовал я? Нет! Мне казалось, что я самостоятельнее, прочнее, вернее иду по пути жизни.

В Москву приехал Мусахунов. Глускин, Вайнберг, он и я собрались у общих знакомых. Но я уже тяготился этим обществом. У меня были другие дела. Хорошо, что они скоро уехали из Москвы. Я занялся покупками, быстро приобрел нужные вещи Жене, Наташке, себе. Теперь моя форма пришла в соответствие с содержанием. Вообще-то я испытывал приятное чувство от денег в кармане. Я ходил по комиссионным магазинам, смотрел на красивые вещи, думал: захочу – и куплю. Без ограничения покупал книги. Захаживал обедать в дорогие кафе, большие рестораны, ощущал себя человеком.

Само собой разумеется, отличной была встреча с Виталием. Ни он, ни я не нашли друг другу замены. Виталий работал в Институте права научным сотрудником. Мы ходили по Москве, разговаривали, умеренно пили, играли в шахматы. Виталий, как и Сергей Львович, видел, что в жизни намечаются какие-то перемены. В это время восходила звезда Н. С. Хрущева. Газеты писали о нем, как о верном ленинце и выдающемся деятеле партии и государства. Он не возражал и охотно позировал перед фоторепортерами. В повседневный обиход входило и девальвировалось прозвище: наш дорогой Никита Сергеевич. Виталий и я смеялись. И не зря. Премьер ввел в политический обиход новый термин «Кузькина мать». Ученые до сих пор ломают голову над вопросов, кто такое Кузька. То ли это герой забытой богатырской былины, то ли кобелёк, то ли terminus technicus, т. е. вариант российской матерщины, выработанный для произнесения с трибуны Организации Объединенных наций. Дорогой Никита Сергеевич постоянно грозил империалистическим странам показать кузькину мать, а внутри страны охотно ее демонстрировал всем посетителям мясо-молочных магазинов. Смело он решал и международные проблемы. Присутствуя на заседании Генеральной Ассамблеи ООН, Н. С. Хрущев в порыве антиимпериалистического негодования снял с ноги полуботинок и стал им лупить о стол перед собой. Наша держава была бы представлена еще более эффектно, если бы Председатель Совета Министров снял брюки и стал бы ими размахивать, как санкюлот знаменем на баррикадах. Правда, это был бы санкюлот эпохи развернутого строительства коммунизма, когда хотя бы премьер имеет доброкачественные брюки отечественного производства. Так вот, задатки непосредственности Н. С. Хрущева проявлялись уже в начале его деятельности, т. е. в период, о котором я пишу.