Во многих ее письмах щедро изложены интересные мысли, которые меня уберегли от многих упрощений и примитивов. Изучение античности она признавала в двух аспектах: в научно-популярном «для посильного развлечения граждан» и как часть социологии. В этом последнем смысле она и предприняла ряд важнейших исследований, общий план которых изложен в письме от 8 октября 1964 года. В ее намерения входило выяснить, что же дает античность для современности, кроме сомнительного удовольствия узнать, что жил некогда Цезарь и был убит Брутом и Кассием». В «Вестнике Древней Истории», в «Вопросах Истории», в «Вопросах Философии» появились отличные статьи Е. М. Штаерман по методологическим проблемам. Но, как известно, структуры и системы очень нас испугали. В письме от 4 января 1972 года Елена Михайловна писала: «В Институте ничего интересного. Намечается конференция по типологии формаций. Был доклад, сугубо предварительный, Жукова. Все выступавшие захлебывались от восторга, а мне было странно, что люди говорят о принципах типологии, ни разу не упомянув слова “система”, не говоря уже обо всех тех многочисленных, под разными углами зрения, исследований, посвященных системам вообще и типологии в частности. Какое-то кустарное конструирование велосипеда». Ее угнетало мелкотемье, копание в чепухе, обсасывание терминов. Об этом она писала с неистощимым сарказмом. Упоминала в этой связи и мою статью о неоплатонизме: «Ваша статья о неоплатонизме в напечатанном виде понравилась мне не меньше, чем в рукописном. Я даже пожалела, что она не появилась раньше, и я не могла на нее сослаться в своем опусе, позаимствовав ваши некоторые идеи. Уж я-то испытала, как трудно высосать что-нибудь социальное из Плотина, который, между нами говоря, даже и не думал в этом направлении и лишь поддавался косвенным воздействиям своего достаточно гнусного времени. Тем больше ваша заслуга, что вы сумели без вульгаризации извлечь и выделить эти косвенные воздействия и их взаимодействие с его далеким от мира интеллектом. Вообще с идеологией трудно. Это не терминологический анализ, которым сейчас увлекается греческая часть нашего сектора. Они все набросились на беднягу Демосфена и считают, сколько раз у него употребляются слова “раб”, “полис”, “государство” и т. д. до бесконечности. Занятие тихое, но, по-моему, скучное». И она не занималась скучными делами. Громадная глубина знаний определяет уже высокую требовательность Е. М. Штаерман к самому подходу к теме. Сектор Древней Истории задумал написать историю античной культуры. Разумеется, тема интересная. Но Елена Михайловна писала мне (сентябрь 1965 года): «С культурой будет что-нибудь страшное, т. к. большинство нашей публики даже не представляет, за что берется. Недавно я прочла работу американского антрополога и социолога Крёбера о современных терминах культуры, так он одних определений культуры приводит 164 штуки, а это только из англо-американской литературы последних десятилетий! Далее же целое море проблем, которые у нас не только не решались, но даже не ставились, а какая-нибудь Т. В. Блаватская даже не подразумевает об их существовании и в простоте душевной полагает, что заниматься античной культурой, значит в 1002 раз изложить, что Гомер бессмертен, а греки ликовали на фоне Парфенона. Кошмар, да и только!» Сейчас Елена Михайловна закончила работу по культуре. Она еще не вышла. Однако, как всегда, Е. М. Штаерман скептически относится к своей работе и к перспективе ее издания. Вообще она очень критически относится к своим трудам. Огорчает ее невежественность критики. Но сама к себе она очень взыскательна. «Закончила свою монографию об идеологии неимущих классов, сама ею не очень довольна……» «Очень рада, что вам понравилась моя статья. Мне что-то, когда я перечла ее уже в готовом напечатанном виде, она показалась довольно барахловой». «Теперь должна кончать рабов, дописывать главу о классовой борьбе, а затем все вместе обрабатывать и монтировать. Граков, обычно любивший крепкое словцо, называл такого рода творческий процесс “делать из дерьма конфету”».