Читаем В садах Эпикура полностью

Возвращаюсь к событиям, рассказ о которых прервал. Из Москвы во Фрунзе я вернулся осенью 1956 года к очередным Государственным экзаменам. Возвращался со щитом: в июле ВАК утвердила меня доцентом. Государственные экзамены были не совсем обычными. В них участвовал в качестве студента нынешний президент Академии Наук Киргизской ССР, а в то время Секретарь ЦК КП Киргизии, т. Каракеев К. (После этого кто-то осмеливается говорить, что Исторический Факультет КГЗПИ и УИ выпускал некачественные кадры! Впрочем не знаю, может быть именно этот факт подтверждает справедливость критики.) До этого т. Каракеев закончил Высшую Партийную Школу, и мы, в соответствии с законом, зачли ему все достигнутые там успехи. По совести говоря, я так и не сумел посмотреть на него во время Госэкзаменов. Я приходил на них всегда своевременно, т. е. к 9 утра. Но именно в этот момент т. Каракеев уже покидал экзаменационную аудиторию, сдав экзамен председателю ГЭК, тогда кандидату педагогических наук, Директору Института Педагогики Азизу Эминовичу Измайлову. После меня приходили остальные члены комиссии, экзамен продолжался. Протестов я не заявлял, хотя бы по той причине, что соискатель высшего образования даже не претендовал на отличные оценки. По предложению Измайлова, ему ставили «хорошо». После Государственных экзаменов т. Каракеев собственноножно пришел в Институт, и я вручил ему Диплом в кабинете Директора. Тернистый путь к сияющим вершинам науки был для него открыт. Он и двинулся по нему через Академию Общественных наук, где равноценные мне деятели вручили соискателю на этот раз уже Диплом Кандидата Наук. Мне становится иногда жутко, когда я вдруг представляю, что было бы с Академией Наук Киргизской ССР, если бы я своевременно не выпустил в свет ее будущего Президента. Впрочем, одновременно с ним закончил на этот раз успешно факультет студент Л. М. Ручкин, подававший очень большие надежды. Да, были люди!

Среди выпускниц наиболее хорошенькой женщиной по праву считалась Л. Бархатова. А. Э. Измайлов говорил мне, облизываясь: «Алексей, познакомь меня с ней». Я отвечал: «Как председатель Государственной Комиссии, вы с ней знакомы. Куда же еще?!» Измайлов махал рукой. Вообще-то мы с ним дружили. Он некоторое время руководил кафедрой педагогики в нашем институте, мы встречались в Москве, пили в китайском ресторане виски и заедали трепангами. Измайлов в 1958 году защитил докторскую диссертацию. Свою книгу «Очерки по истории советской школы в Киргизии» он подарил мне с надписью: «Дорогому другу Алексею Леонидовичу Кац в знак глубокого уважения от автора». Наши добрые отношения сохраняются и теперь, когда он академик и пр. и пр.

После экзаменов были два выпускные вечера. Один узкий, устроенный братом Каракеева, тоже Каракеевым, но младшим. Здесь было мало людей, а из института – только Измайлов и я. Разумеется, Секретаря ЦК КП Киргизии тоже не было. Его представлял младший брат. Бешбармак, устроенный по всем правилам искусства, на полу, с участием только мужчин, не стал от этого хуже. Измайлов получил для разделки баранью голову, которая смотрела на меня печальными глазами. Я получил как почетный гость баранье ухо, а чуть попозже проглотил прямо с засаленной ладони хозяина и устроителя бешбармака горсть лапши с мясом. Это тоже, как почетный гость… Таков ритуал, который, по совести говоря, никогда не казался мне неприятным. Я много раз бывал в гостях у киргизов и узбеков. Едал у первых бешбармак, у вторых – плов. Мне нравится спокойная неторопливая еда и выпивка. Нужно только уметь себя вести и знать, сколько есть и сколько пить. Здесь никто никого ни к чему не принуждает. Трапеза длится долго, еда вкусная. Люди шутят, играют на коммузе и постепенно съедают барана, которого им показали живым за несколько часов до начала трапезы. Можно привыкнуть сидеть на полу, а еда руками мне лично доставляла удовольствие. Смешно есть ложкой плов или бешбармак. Впрочем, желающие могут пользоваться и ею. Я, как правило, ел руками, как все, потому что так вкуснее. Второй вечер был официальным, в ресторане «Киргизия». Иван Григорьевич и я учли прошлогодний опыт и пили очень умеренно. Тем не менее настроение у всех было прекрасное. Поздно ночью Гришков и я двинулись провожать трех или четырех заочниц. Целовались. Да. Целовались. Но с кем? Я смотрю на общую фотографию выпуска 1956 года и не знаю, с кем! Нет, не знаю! Думаю, что выпускницы все-таки сохранили в памяти этот замечательный факт. Ведь я был деканом факультета. Впрочем, не думаю, чтобы они меня воспринимали только с этой точки зрения. Было бы обидно.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное