В садах Эпикура

Не помню точно, но, кажется, в 1957 году Иван Григорьевич Гришков стал заместителем директора Института. Большой выгоды он от этого не извлек: как заведующий кафедрой он получал больше. Но разница восполнялась почасовой работой и все было бы ничего. Однако так продолжалось меньше года. Кто-то издал постановление, резко снижавшее заработную плату заместителям директоров заочных вузов и заочных отделений. Восполнить потерю оказывалось совершенно невозможным. Иван Григорьевич вернулся вновь к заведыванию кафедрой. Причина снижения заработной платы работникам заочных отделений является одной из тайн, определявших политический курс Н. С. Хрущева.

Он громче всех кричал о развитии заочного обучения, чуть было не превратил его в основной вид обучения и одновременно снизил зарплату занятым в нем работникам. Так проявилось одно из противоречий Никиты Сергеевича, которых у него имелось больше, чем у графа Л. Н. Толстого.

Несколько слов о премьере, чтобы больше к нему не возвращаться. Ото дня ко дню он становился все более общительным. Нельзя было поспеть за его гигантскими речами. Не было темы, которую он не брался бы обсуждать. Проблемы сельского хозяйства, промышленности, архитектуры, музыки, живописи – все он обсуждал и решал одинаково смело. Он признавался, что проливает слезы во время выступлений скрипичного квартета Большого театра. Вот только он же мог вспомнить фамилий скрипачей и названий произведений, исторгнувших слезы. То ли это была «Калинка-малинка», то ли опус Паганини. Незадолго до злополучного купания в Иссык-Куле показали ему выставку абстрактных картин и скульптур. Виталий Кабатов рассказывал мне со слов очевидцев. Премьер-министр ругался матом, а скульптора Эрнста Неизвестного, распалясь, спрашивал, где он добывает бронзу для своих гнусных скульптур!?

Н. С. Хрущев разъезжал по свету сначала с Н. А. Булганиным, потом с Екатериной Петровной, дочерью и зятем Аджубеем. С Булганиным на пару они съездили в Англию. Там (судя по стенограмме), Н. С. Хрущев поругался с лидерами лейбористов, устроившими в честь его и Булганина банкет. Он совсем было обиделся на лейбористов, но те принесли извинения и даже сказали, что он, как оратор, сравним только с Уинстоном Черчиллем. Лейбористам виднее, на кого похож Черчилль. Что касается ораторского дара Н. С. Хрущева, то о нем я могу судить вполне.

Не помню точно, в каком году, Н. С. Хрущев прилетел во Фрунзе. Коллектив сотрудников Института прибыл в аэропорт для встречи высокого гостя. Ждали мы довольно долго. Наконец, самолет приземлился, к нему кинулась толпа. Н. С. Хрущева с трудом провели к открытой машине. Я успел сфотографировать его затылок, и он уехал в какую-то резиденцию. Часа через два – три он выступил в оперном театре перед депутатами Верховного Совета Республики. Мы слушали его выступление, передававшееся по радио. Я готовился услышать энергичную, сильную речь, соответствовавшую тому, что печаталось в газетах. Каково же было мое удивление, когда из репродуктора послышалось мычание, междометия и мало связанные русские слова. Я не понял, что хотел сказать дорогой Никита Сергеевич. Может быть, это потому, что он выступал, как Черчилль. Один из моих коллег – очень глупый малый – Бапа Оморов качал головой и тянул, словно аккомпанируя Хрущеву: «Эээээ…. Ууууу…. Оооооо! Ах!» И. Г. Гришков столь изумился, что отправился на стадион, где предстояла встреча Хрущева с массами. Там собралась толпа людей. Все стояли, прижавшись друг к другу и раскачивались в такт речи оратора. Бросали вверх галоши и шапки. Митинг прошел в теплой дружественной обстановке. Иван Григорьевич, вернувшись, махал руками и чертыхался. На следующий день в газетах появились речи Н. С. Хрущева, к которым он не имел прямого отношения. Между тем, он умел выражаться и остро. С. Л. Утченко мне рассказывал: на Пленуме ЦК в июне 1957 года он прикрикнул на Ворошилова, занимавшего не слишком последовательную позицию: «Чего вертишься, как жук на палочке!?» Бывший лучший, но опальный стрелок, будто бы ответил: «Да ведь я-то хочу, как лучше…»