Читаем В садах Эпикура полностью

Осенью 1956 года Наташка пошла в первый класс. Я в общем-то за множеством дел не замечал движения времени. С Наташкой были отличные отношения. Она росла веселой и общительной. То она торчала у кого-то в гостях, то у нее были гости. Любила животных: ходила посмотреть, как доят корову, щекотала соломинкой свинью, гладила барашка. Сосед по двору принес какого-то задрипанного щенка. Наташка сказала мне: «Вот настоящая охотничья собака». Мы с ней ходили в цирк. Я брал билеты на первый ряд, чтобы получше было видно. Как-то два клоуна изобразили лошадь, накинув на себя соответствующий чехол. Все это делалось тут же на глазах у всех. Тем не менее, когда «лошадь» затопала ногами перед нашим носом, Наташка перепугалась. Нередко мы пускались с ней в прогулки по Фрунзе. Уставала она в совершенно неподходящее время. Тогда я запрягал ее в прыгалку и предлагал сыграть в лошадки. Наташка соглашалась и мчалась домой, сломя голову. Скакал и я. Летом перед школой мы с Женей купили Наташке цигейковую шубку. Наташка померила ее в магазине, покрутилась перед зеркалом: понравилось. Пришли домой. Наташка погуляла и попросила у Жени шубу: «На улице холодно». Стоял фрунзенский июль! Отправились в школу. Она нарядилась в форму, вела себя солидно и сдержанно. В школьном дворе я ее сфотографировал, потом степенность исчезла. Училась Наташка легко. Зубрила стихи и даже киргизский язык, которому их стали обучать поначалу. Я нередко лишал ее прогулок за нерадивость или нарушение дисциплины. А их было немало. То она после школы отправлялась побродить, и мы с Женей искали ее повсюду, то задерживалась в Доме пионеров, где посещала балетный кружок. Женя спрашивала: «Где ты была?» Наташка отвечала: «В игротеке катала шарики». В балетном кружке она овладела нехитрым танцем цыпленка, дальше дело не пошло. Но и с этим танцем она успешно гастролировала на всех вечерах и утренниках. Один раз выступала даже со сцены Фрунзенского Оперного театра. Я ждал артистку за кулисами, чтобы одеть ее, дабы она не простудилась в своем цыплячьем костюме. Женя приобщала Наташку к хозяйственным делам. Однажды заставила чистить сливы для варенья. Я вдруг удивился необычайной тишине. Открыл дверь из комнаты. Наташка сидела над большим тазом с крупными сливами и самозабвенно их уплетала. Она так увлеклась, что не заметила меня. Я не стал ей мешать; все-таки школьница и домашняя хозяйка.

Началась обычная работа. Трудился я, как всегда, очень напряженно. Вечером ходил с Женей в кино или в концерт. Иногда во Фрунзе приезжали хорошие артисты. Но самое большое удовольствие доставил мне концерт А. Вертинского. Из фрунзенцев только я знал его. Остальные слышали о нем от меня, главным образом, да по блестящей игре в кинофильмах. С того времени, как я его видел в Москве, прошло лет 8–9. Мне показалось, что он совершенно не изменился: высокий, бодрый с достаточно сильным голосом. Пел он обычные свои песенки, я наслаждался. Понравился он всем, Жене и Сарре. После концерта мы подождали на улице, видели, как он быстро спустился со ступенек, сел в машину. На концерте присутствовал и примкнувший к ним Шепилов. Значит, концерт Вертинского состоялся где-то в 1957–1958 годах. Но это не существенно.

Итак, развлечений было мало, а работы много. Работал я ночами. Писал статьи, редактировал, трудился над курсом лекций «Древний Рим».


Кажется, в 1957 году наконец решились сместить Саматбекова. На его пост назначили кандидата философских наук Азиза Исаджановича Нарынбаева. Он был, примерно, моих лет, участвовал в войне, был ранен. Теперь ходил, опираясь на палочку. Знакомство с ним обошлось как-то очень просто: я зашел в директорский кабинет, увидел там Нарынбаева и несколько преподавателей, как-то сразу включился в беседу и все. Потом мы с Нарынбаевым сошлись поближе, бывали друг у друга, т. е. сработались.

Перед факультетом встала новая задача: обеспечить заочников хорошо разработанной тематикой семинарских занятий. Как и над «Методическими указаниями» работали коллективно. Скляр и я написали «Введение», потом редактировали все выпуски. Заочники получили хорошие разработки. Немало мы потрудились над «Учеными записками». Об этом нужно сказать особо. Первый выпуск вышел где-то в 1955 году. Ни я, ни Гришков в него не попали. В 1956 году вышел второй выпуск. В нем поместил статью Иван Григорьевич. Была здесь и моя статья: «Религия и государство в Римской империи в конце 3-го, нач. 4-го вв. н. э.». Отзыв на нее прислал С. Л. Утченко. Разумеется, я считал эту статью совсем обычной. Каково же было мое удивление, когда летом 1957 года я получил очередное предложение от профессора Ирмшера прислать ему реферат. На этот раз я обошелся без консультации в министерстве иностранных дед. Проконсультировался с парторгом института А. И. Миркиным и Саррой Саксонской. Получив от них «добро», я запечатал реферат в конверт и отправил в Берлин. В 1961 году он был опубликован.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное