В садах Эпикура

На заочном отделении сложились факультеты, которых не было на стационаре: исторический и музыкально-педагогический. Историками руководил по совместительству И. Г. Гришков. Для музыкантов я подрядил преподавателя Давида Михайловича Лондона. Деканской ставки у нас не было. Мы заключили джентльменское соглашение: Лондона переводим на ставку старшего преподавателя. За это он становится деканом. С нового учебного года ему добавляется стационар, которым он будет руководить опять же на общественных началах. Давид Михайлович согласился: подмывала его жажда деятельности, честолюбие и неиспользуемые организаторские способности, которые я сразу же обнаружил и оценил. Д. М. Лондон был человеком, который все знал, везде присутствовал, обладал неисчерпаемым запасом энергии. Он окончил философский факультет Алма-Атинского Университета, занимался психологией, фотографией, криминалистикой, всюду имел знакомых, считал, что все умеет делать. Мне это нравилось. Мы быстро сошлись, стали приятелями. Я научил его работать. Однажды он кому-то сказал: «Кац круто берет! Ничего. Мы его приручим». Не приручил, сам оказался в прирученных, но от этого только выиграл. Решая по факультету какие-то хозяйственные вопросы и нуждаясь в поддержке всяких заведующих складами и руководителей баз, он спросил меня как-то: «В каких случаях можно поставить “тройку” по блату?» «Только в одном, – ответил я, – если хотите вылететь с работы по 47 статье КЗОТ! Знаете, что это такое?» Давид Михайлович знал. Так у нас установились вполне деловые и дружеские отношения. Итак, работа на заочном отделении постепенно организовывалась, деканы к ней приобщались. Однако многое мне приходилось делать самому. Добиваясь порядка, я сам подписывал экзаменационные листки, не веря в большую аккуратность деканов, сам отвечал на письма. Конечно, это создавало стиль работы заочного отделения, все знали, что я в курсе всех дел и лучше всех знал это я сам. Но в общем-то так не руководят. Я много делал за других. Это называется подменой. Секрет здесь крылся в том, что я-то учил многих, меня не учил никто, кроме опыта.

Встала проблема методических разработок. Я собрал заведующих кафедрами, разъяснил задачу. Показал разработки из бывшего Фрунзенского заочного пединститута. Все молчали, почесывали головы, качали ими: дескать, утопия. Но я знал, что это не утопия. Юлий Яковлевич Тильманс заявил, что биологический факультет этим заниматься не станет. Я спросил, почему. Он ответил: «Слишком много другой работы. Некогда». Я посоветовал отложить всю другую работу, связанную с заочным отделением, и заняться только методическими разработками. Это самое главное. Все остальное – позже. Я добавил: «Для меня не стоит вопрос, делать методички или не делать. Я собрал заведующих кафедрами для того, чтобы дать разъяснения и установить сроки. В этом аспекте готов продолжить дискуссию». Но в этом аспекте Юлий Яковлевич беседовать не хотел. Он попросил меня выступить на кафедре, дабы никто не счел этой работы за его выдумку. Я согласился выступить, сказав, что такой выдумки он мог бы и не стыдиться. Скорее стоит удивляться, что до сих пор никто не додумался до необходимости такой работы. И я спросил: «Как вы ведете занятия по различным дисциплинам, связанным с химией, если заочники не имеют заранее заданий?» Юлий Яковлевич ничего ответить не мог, потому что на занятия с заочниками плевал, как, впрочем, и на многое другое. Теперь выяснилось, что плевать становится все сложнее, и Ю. Я. Тильманс включился в борьбу за сохранение возможности плевать при заработной плате в 3800 рублей в месяц. На кафедре мне пришлось выступить, и работа по созданию тематики контрольных работ и семинарских планов началась.