В садах Эпикура

Помучился я с переделкой учебных планов. Я возился с деканами, вникал в особенности разных профилей и специальностей. Недели две проработал над планом для филологов с заведующей кафедрой Русской и зарубежной литературы И. П. Карасевой. Каждый раз при встрече она мне говорила: «Это же невозможно». Удаляясь, заявляла: «Значит, вот оно как!» Под конец сказала: «Работаю с вами две недели, а, кажется, будто вы всю жизнь в институте». Я поблагодарил Ирину Павловну. С тех пор – мы друзья.

Все это не значит, что жизнь текла идиллией. Были недовольные, ворчливые, злонамеренные. Но я плевал на них, сколачивая людей, с которыми мог бы работать: таких нашлось немало. Так или иначе, учебные планы были подготовлены и направлены в Министерство, в документах наметился порядок, началась работа над «тематиками». Я написал тематику семинаров и методические указания к ним по Истории Средних веков, и она вышла в 1960 году.

Я жил в доме отдыха. Временами со мной находился И. Г. Гришков или Ю. Луканцевер. Когда их не было, я получал за них зарплату и отсылал во Фрунзе. Вот когда жизнь могла считаться малиной. Кто не работал, тот ел! Но вины здесь нашей не было. Дом на улице Ленина строился достаточно медленно, хотя Гришков, Шелике, Луканцевер, я, собираясь вместе, бомбили Обком, Горком и безусловно способствовали ускорению этой стройки коммунизма. Меж тем жизнь вне работы текла так: рано утром всех будил хриплый голос руководителя культмассовой работой дома отдыха. Он говорил в микрофон: «Начинаем физзарядку! Маэстро, марш!» Маэстро, должность которого исполняла супруга культурника, ставила ножку проигрывателя на заезженную пластинку, репродуктор чихал маршем «Легко на сердце от песни веселой!» Мы одевались, шли в столовую, съедали определенную порцию котлет. Потом я отправлялся на работу. Кончив работу, я шел к базару, ел шашлык в обществе всяких забулдыг и в уюте первобытной пещеры. Кругом валялись обглоданные кости и их грызли друзья человека – собаки. Шашлычники здоровались со мной за руку, а забулдыги предлагали выпить. Иногда я пил, иногда угощал. Если в Оше бывали Гришков или Луканцевер, мы покупали виноград, гранаты и бутылку «Столичной». Перед ужином выпивали. Расход водки был такой: две поллитровки на три ужина. Потом смотрели в доме отдыха кино, играли в шахматы или читали. Здесь я впервые прочитал Ремарка. Как обычно, Иван Григорьевич и я много разговаривали, спорили, обсуждали. Были ли у меня увлечения в экзотической обстановке дома отдыха? Да нет! Ничего достойного упоминания.

Как это случалось обычно, оставаясь один, я скучал по Жене. Мы довольно регулярно переписывались. Наташка ходила в школу. Все было более или менее нормально, проректорская должность хлопотливая, часто приходится иметь дело с министерством. Телефонами у нас пользоваться не умеют, поэтому вызывают к себе. Командировочные деньги разлетаются, как дым. В то время мне это было удобно: я летал довольно часто самолетом во Фрунзе, проводил два – три дня дома. Одна из таких поездок состоялась в феврале 1960 года. Я пришел на работу и узнал, что надо лететь во Фрунзе. Поездка оказалась совершенно случайной. Я пришел под вечер домой и застал Женю недомогающей. Немного болел низ живота. На рассвете пришлось вызвать скорую помощь, отвезти Женю в больницу. У нее оказался острейший перитонит. Кто знает, почему это случилось. Заболела она очень опасно и тяжело. Я был в отчаянии. И в этот раз на помощь пришла Сарра Саксонская и ее мать замечательная Фейга Яковлевна. Они забрали Наташку к себе, я тоже перебрался к ним. Несколько дней Женя находилась в очень тяжелом состоянии. Я позвонил в институт, договорился о том, что задержусь во Фрунзе. Фейга Яковлевна готовила Жене еду, Сарра и я носили ее в больницу. К счастью, самые трудные дни прошли благополучно, непосредственная опасность миновала. Я улетел в Ош. Наташка осталась у Саксонских.

В это время в институте шел судебный процесс над группой студентов, укравших студентку! Зачем они это сделали? Конечно, красотку можно было бы уговорить. Но брак умыканием оставался в быту у джигитов, обуреваемых страстями, но лишенных возможностей уплатить калым. Брак умыканием модернизировали применительно к периоду развернутого строительства коммунизма. Джигиты действовали без оружия, а вместо традиционных, но устаревших, коней использовали современное такси. Дальше все делалось так: из читального зала таинственно вызывали облюбованную гурию, предлагали «эх, прокатиться», уезжали за город, останавливались в нанятом домишке и вершили свадьбу. Иногда невест приходилось держать, пока джигит становился мужем. Вот за такую любовь и судили наших студентов. Процесс проходил в институте, я посидел минут пятнадцать и ушел: не почувствовал интереса к делу. Пылкачи получили лет по восемь, но разумеется, довольно быстро освободились. До недавнего времени один из них работал в обкоме Партии и ходил с очень важным видом. Иногда здоровался со мной за руку!