Повши, мы снова выходимъ наружу, чтобы взглянуть на мертвую лошадь. Зачмъ только они оттащили ее такъ далеко отъ станціи? Не скрываются ли за этимъ фактомъ отчасти здшнія кавказскія христіанскія воззрнія? Здсь, какъ и во многихъ другихъ странахъ, первое, разумется, чему научились христіане, воздержаніе отъ конины. Потому-то и лежалъ раздувшійся языческій трупъ въ сторон, на дорог, подальше отъ всхъ людей, — казалось, никто не желалъ даже воспользоваться шкурой. Въ этомъ случа кавказцы правы, если бы только христіанство ихъ вообще не было столь сомнительно. Правда на Кавказ разбросаны повсюду развалины церквей временъ царицы Тамары (1184–1212), а также и церкви позднйшей эпохи, но, несмотря на это, и понын еще большое число кавказскихъ племенъ магометане. По ту сторону горъ, въ Баку, существовали еще лтъ пятьдесятъ огнепоклонники, а въ южномъ Кавказ, ближе къ Арменіи существуютъ даже поклонники бсовъ. Когда чеченцы въ среднемъ Кавказ были побждены русскими и должны были присягать русскому царю, то они сдлали это подъ непремннымъ условіемъ, что имъ позволятъ поклясться ихъ собственнымъ богомъ Гальгердомъ.
Луна и звзды сіяютъ. Лошадь все еще лежитъ на прежнемъ мстъ, раздувшаяся, языческая и отвратительная, дв собаки сидятъ подл и сторожатъ ее. Но вотъ, подходитъ человкъ съ клещами въ рукахъ. То молодой еще человкъ. Онъ перекатываетъ дальше раздувшійся трупъ, подтруниваетъ надъ нимъ и говоритъ «прр», какъ будто для того, чтобы побудить мертвое животное лежать смирно. Этого онъ, можетъ статься, и не дозволилъ бы себ съ христіанскимъ трупомъ. Но вотъ, онъ снимаетъ подковы съ павшей лошади; вскор затмъ является Карнй, и оба сговариваются воспользоваться также и шкурой. Почему бы и не такъ?
Оба человка распарываютъ кожу вдоль живота и ногъ и начинаютъ обдирать животное. Карнй грустенъ и не говоритъ ни слова, но молодой человкъ жалуется, что плохо видитъ, посматриваетъ на небо и ворчитъ, словно желая сказать: тамъ наверху, сдается мн, не почистили сегодня хорошенько своей лампы! Потомъ молодой человкъ отправляется за фонаремъ и вновь возвращается. Нсколько старыхъ и молодыхъ людей приходятъ съ нимъ; они словно почуяли на немъ запахъ бойни, и съ этой минуты не могли отдлаться отъ желанія послдовать за нимъ.
Мы вс стоимъ подл и смотримъ.
Вдругъ нсколько человкъ вытаскиваютъ изъ ноженъ свои ножи и начинаютъ вмст съ другими сдирать кожу. При этомъ они, кажется, испытываютъ настоящее наслажденіе, щупаютъ руками обнаженное мясо, грются объ него и посмиваются разгоряченнымъ, глухимъ смхомъ. Или въ нихъ пробуждаются языческіе инстинкты?
Разъ, два, три, — кожа содрана съ животнаго черезъ голову, и другая лошадь подъзжаетъ съ тачкой, чтобы увезти трупъ. Вдругъ какой-то жадный человкъ погружаетъ остріе своего ножа въ животъ мертвой лошади и вскрываетъ его. У всхъ вырывается подавленное восклицаніе, какъ бы слабое выраженіе ихъ довольства, и вскор многіе роются руками во внутренностяхъ и громко разговариваютъ, словно хотятъ заглушить одинъ другого. Самъ Карнй не принимаетъ въ этомъ участія, онъ, значитъ, лучшій христіанинъ, чмъ т, другіе, онъ даже отшвырнулъ отъ себя на землю идолопоклонническую шкуру и ничего не хочетъ имть съ ними общаго. Но онъ все-таки посматриваетъ на рзню, и въ его глазахъ какъ будто даже загорается огонекъ.
Со станціи подходитъ еще человкъ, и мы едва довряемъ нашимъ собственнымъ глазамъ, это хозяинъ гостиницы. Неужто и онъ хочетъ принять участіе? Онъ приказываетъ прекратить изувченіе трупа и проситъ у Карня позволенія отрзать нкоторыя части туловища и ногъ. Карни отворачивается и отказываетъ. Хозяинъ суетъ ему деньги, и Карнй снова отворачивается, но беретъ деньги.
Тогда хозяинъ указываетъ на т куски, которые желаетъ получить, и многіе съ удовольствіемъ принимаются свжевать тушу. Хозяинъ беретъ въ помощь двоихъ человкъ и уноситъ заднія ноги и филейныя части. Филе, думаю я, филе и щи для прозжающихъ путешественниковъ! Если только хозяинъ со всмъ своимъ штатомъ не промахъ, то они не позже, какъ сегодня же вечеромъ, попробуютъ этого мяса, потому что онъ, ясное дло, пускаетъ въ дло конину
Карнй настаиваетъ, чтобъ увезти на тачк останки лошади; но мясники все еще не могутъ съ ними разстаться, тамъ есть еще лакомые кусочки, и каждый раздираетъ себ свою часть легкаго или печени, а потомъ уже уходитъ съ добычей прочь. Карнй отвертывается и допускаетъ все это. Останки, увезенные, наконецъ, на тачк, все были еще достаточно велики, — то были раздувшіяся кишки.
Я невольно вспоминалъ Гаакона Адальштейнефостра на кровавомъ торжеств въ Лад. Король боролся, чтобы избгнуть конины, но народъ принуждалъ его състъ ее. Король же позналъ христіанское ученіе въ Англіи и не хотлъ вкушать лошадинаго мяса. Тогда крестьяне просили его състь по крайней мр хоть супу, но и этого не желалъ онъ, и отказался. Въ конц-концовъ они требовали только, чтобъ онъ хоть попробовалъ жиру; но нтъ, король не измнилъ своимъ убжденіямъ. Тогда крестьяне хотли напасть на него, и Сигурду Ярлу пришлось вступиться и быть посредникомъ.