Какъ и вс люди, привыкшіе къ одиночеству, я имю обыкновеніе часто бесдовать самъ съ собою; я ухожу въ самого себя, содрогаюсь отъ блаженства и говорю громко. Здсь хотлъ бы я уснуть: я укладываюсь, топочу ногами и ощущаю наслажденіе во всхъ членахъ своего тла, потому что все такъ прекрасно кругомъ. Но холодъ даетъ себя знать, скоро начинаетъ у меня зябнуть бокъ, я встаю и иду назадъ къ лошадямъ. Об лошади стоятъ разсдланныя и распряженныя; каждая крпко привязана къ своей телг. У обихъ пустые мшки изъ-подъ маиса привязаны къ морд. Я развязываю мшки, ослабляю также повода, чтобы он могли пощипать немножко зеленой травки. Потомъ я ласкаю ихъ, глажу и удаляюсь.
Лошади перестаютъ щипать траву, поднимаютъ головы и смотрятъ мн вслдъ. Когда я собираюсь уйти, приласкавъ ихъ напослдокъ, то он хотятъ итти за мной. Я замчаю, что он чувствуютъ свое одиночество и охотно бы остались въ обществ человка.
Разумется, я не обращаю на это вниманія, но, когда я иду вдоль луга, у меня вдругъ является соблазнительная мысль прохаться верхомъ, и я снова возвращаюсь назадъ. Я выбираю лошадь, которая выглядитъ получше, хотя она тоже тоща и вовсе не элегантна, отвязываю ее и сажусь верхомъ. Затмъ я ду вверхъ по дорог, наискось въ горы.
Все тихо вокругъ, слышенъ только стукъ копытъ. Станція давно исчезла у меня изъ глазъ, горы и долины заволакиваются дымкой, но я знаю дорогу назадъ.
Дороги, собственно говоря, нтъ, однако я быстро подвигаюсь впередъ; когда лошадь бжитъ рысью, то ея острая спина безъ сдла очень даетъ себя знать; но она охотно переходить въ галопъ, и тогда дло идетъ превосходно на ладъ.
Горы здсь не такія обнаженныя, а кругомъ поросли лиственнымъ кустарникомъ и кустиками папоротниковъ. Прохавъ немного въ горы, я наталкиваюсь на дорогу, перерзающую мой путь. Я останавливаюсь, гляжу впередъ и назадъ, и не ршаюсь, по какой мн дорог похать. Когда я такъ стою и раздумываю, то вижу, что съ высоты спускается на дорогу человкъ. Лошадь также настораживаетъ уши. Я схожу съ лошади и начинаю побаиваться, поглядывая то на человка, то на лошадь; слышу, какъ тикаютъ часы у меня въ карман.
Когда человкъ подходить поближе, я киваю ему въ знакъ привтствія, что равносильно словамъ: я твой другъ. Онъ ничего не отвчаетъ, но подходитъ еще ближе. На немъ срый плащъ и неслыханныхъ размровъ мховая шапка, какія я раньше видалъ на пастухахъ. Это, вроятно, и есть пастухъ, что можетъ подтвердить его потертый плащъ; но вокругъ таліи у него зеленый поясъ, а за нимъ сбоку кинжалъ и пистолетъ. Онъ равнодушно проходитъ мимо меня. Я смотрю ему вслдъ и, когда онъ отошелъ шага на два, зову его, предлагая ему папироску. Онъ оборачивается и, изумленный, беретъ папироску; когда онъ зажегъ ее, то произнесъ быстро нсколько словъ. Покачиваніемъ головы я указываю ему, что не могу понять. Онъ опять что-то говоритъ; но такъ какъ я не могу съ нимъ объясняться, то онъ и отправляется вскор своей дорогой.
Я чувствую величайшую радость, что встрча эта такъ благополучно обошлась, и снова успокаиваюсь. Я глажу лошадь, привязываю ее къ кусту папоротника невдалек отъ дороги и пускаю ее на траву, самъ же сажусь подл. Пастухъ, вроятно, и въ мысляхъ не имлъ ничего худого, скоре наоборотъ! Онъ, пожалуй, и самъ испугался меня. За папироску онъ такъ сердечно поблагодарилъ. Но предположимъ, что этотъ человкъ захотлъ бы убить меня, одинокаго и беззащитнаго. Да, что же было бы тогда? Я бы бросился на него и руками ухватилъ за горло. А задушивъ его чуть не на смерть, я бы передохнулъ на минутку и далъ бы ему возможность покаяться въ грхахъ; затмъ бы я уже прикончилъ его.
Я не имлъ бы ничего противъ, чтобы кто-нибудь съ родины увидалъ меня въ минуту этой страшной борьбы съ дикаремъ…
Мн чуточку холодно, но это не мшаетъ мн чувствовать себя превосходно. Вс люди, спящіе въ своихъ постеляхъ и употребляющіе часы ночи лишь для того, чтобы лелять свои слабости, разв неневыносимы? И самъ я всю жизнь лежалъ на европейскихъ постеляхъ съ подушками; счастье только, что я вынесъ это. Положимъ, у меня всегда была богатырская натура.
Мсто, на которомъ я лежу, словно островокъ между горами; здсь хотлъ бы я поселиться между мсяцемъ и звздами и, быть можетъ, среди невидимыхъ существъ, порожденій эира, которыя стали бы навщать меня. Я не знаю, гд бы я здсь нашелъ воду, но я назвалъ бы это мсто источникомъ, потому что оно лежитъ такъ высоко.
Я снова сажусь на лошадь и ршаюсь отправиться по дорог внизъ. Лошадь отдохнула и охотно пускается рысью, но, такъ какъ я едва не перескакиваю ей черезъ голову, то и стараюсь сдержать ее. Вдругъ, на поворот дороги глазамъ моимъ открывается воздланная долина. Я слзаю съ лошади и размышляю. Передо мною лежитъ грузинская деревушка, нсколько маленькихъ хижинъ, пріютившихся на выступахъ отвсной горы. Я не знаю, что мн предпринять, я боюсь похать туда. У меня, пожалуй, отнимутъ тамъ мою лошадь.