Разинь только ротъ надъ котелкомъ, сказалъ онъ королю. Но ручка котелка была покрыта жиромъ отъ пара, подымавшагося отъ кушанья, и король разостлалъ прежде на ручку котла полотняный платокъ, а тамъ уже разинулъ надъ нимъ ротъ. Однако все же онъ сдлалъ это; но ни одна изъ партій не была удовлетворена, какъ говоритъ преданіе.
Легенда разсказываетъ, что на Рождество, годъ спустя посл этого, произошла новая ссора. Крестьяне собрались туда большими толпами и требовали, какъ прежде, чтобы король принесъ жертву. Но король не хотлъ этого. Выпивая кубокъ воспоминанія, онъ оснилъ его крестомъ. Что же это онъ длаетъ, сказалъ Кааръ фонъ Грютингъ. Онъ длаетъ знакъ молота Тора, отвчалъ плутоватый Сигурдъ Ярлъ.
Но крестьяне были недоврчивы, они потребовали, чтобы король пилъ кубокъ воопоминанія безъ знака Торова молотка. Король долго отказывался, наконецъ уступилъ и выпилъ кубокъ, не сотворивъ надъ нимъ крестнаго знаменія. Тогда снова выступила на сцену конина, и отъ короля потребовали, чтобы онъ сълъ ее. Но онъ отказался. Крестьяне стали угрожать ему насиліемъ, и Сигурдъ Ярлъ просилъ его уступить. Но король былъ христіанинъ англичанинъ, и его нельзя было склонить на это. Онъ сълъ только два кусочка лошадиной печенки.
Ахъ, Карнй Григорьевичъ, у тебя много предшественниковъ, и будетъ еще не мало послдователей! Такъ суждено, вроятно…
Мы возвращаемся на станцію и собираемся лечь спать. Доброй ночи. Но для чтенія у меня только старый нумеръ «Nya Prassen», который уже такъ много разъ прочитанъ мною, что я не въ состояніи хоть сколько-нибудь заинтересоваться имъ. Тамъ помщено о военномъ совт въ Ренн «Krigsr"atten і Rennes», о «Sammaiisv"arjningen mot republiken», о «Krigsryktena fran Transvaal», о «Oroligheterna i B"ohmen», о чум въ Опорто «Pest in Oporto», — но мн, право, не хотлось ложиться и еще разъ перечитывать обо всхъ этихъ вещахъ. Ахъ, я долженъ былъ еще не разъ впослдствіи довольствоваться на сонъ грядущій этимъ чтеніемъ и въ немъ искать утшенія. Только на обратномъ пути, въ равнинахъ Сербіи могъ я, наконецъ, выбросить эту старую газету за окно купэ… Я снова выхожу на дворъ и, несмотря на темную ночь, брожу по станціи. Я попадаю на задній дворъ. Это большая просторная площадка, окруженная строеніями. При мягкомъ свт луны и звздъ вижу я, какъ приходятъ и уходятъ одтые въ кафтаны люди съ лошадьми, которыхъ ставятъ въ конюшню или выводятъ изъ нея, готовя къ отъзду. Время отъ времени отворяются двери главнаго зданія, и кто-то кричитъ во дворъ непонятныя слова, потомъ изъ одной изъ конюшенъ отвчаютъ другими, столь же непонятными словами. Среди двора лежитъ верблюдъ и пережевываетъ; какой-то человкъ дразнитъ его мимоходомъ и тычетъ въ него палкой, тогда онъ принимается кричать и поднимаетъ голову до человческаго роста, не вставая съ мста. Я слышу, какъ въ стойлахъ фыркаютъ и жуютъ маисъ лошади.
Мн такъ необыкновенно хорошо этой звздной ночью, среди всхъ этихъ людей и животныхъ. Мн чувствуется, словно и здсь, на далекой чужбин я нашелъ уютное мстечко. Расхаживая взадъ и впередъ останавливаю я одного изъ людей и предлагаю ему папироску, единственно для того только, чтобы войти съ нимъ въ дружескія отношенія и не быть прогнаннымъ изъ моего мстечка; когда же я даю ему огня, то свчу ему спичкой въ лицо и разсматриваю его. Все это исключительно красивыя, худощавыя фигуры, коричневыя лица арабскаго типа, довольно похожія другъ на друга. Они словно вылиты изъ стали, и положительно удовольствіе наблюдать ихъ походку и осанку.
Все было бы прекрасно, если бы Карнй не загубилъ свою лошадь и не лишился такимъ образомъ ста рублей.
Пока я такъ брожу отъ одной конюшни къ другой, смотрю и прислушиваюсь, появляется вновь и мой Карнй. Сто рублей! говоритъ онъ и огорченно потряхиваетъ головой. Да перестань же, Карнй, думаю я. Но Карнй не перестаетъ, идетъ за мною, снова упоминая о шести часахъ, какъ о времени отъзда. Я обдумываю, во имя чего Карнй хочетъ разсердитъ меня этимъ позднимъ часомъ, и прихожу къ убжденію, что ему хочется принудить подкупить его, чтобы выхать въ пять часовъ. Такъ какъ мы не настоящіе миссіонеры, то, быть можетъ, мы настолько богаты, что сто рублей для насъ не большія деньги. Очень возможно, что таковы его мысли, думаю я.
Я хватаю Карня очень энергично за руку, тащу его съ какому-то человку, стоящему съ фонаремъ въ рук, и показываю ему на своихъ часахъ цифру пять. Потомъ я громко говорю ему: «пьять тшаасаа», пять часовъ, не заботясь о томъ, врно я произношу, или нтъ. Въ то же время я прикладываю свой указательный палецъ ко лбу Карня. Карнй вяло киваетъ головой, онъ меня понялъ. Но, кажется, онъ ршительно не желаетъ примириться. Я вынужденъ, чтобы избавиться отъ него, въ конц-концовъ самъ уйти со двора.
Само собой разумется, что Карнй, не взирая на уговоръ и мое ршительное требованіе, появится завтра только въ шесть часовъ. Мы должны быть готовы къ этому. Тогда надо подумать о томъ, доберемся ли мы до Анапура на тройк лошадей.
Однако, я долженъ, наконецъ, войти въ домъ и лечь въ постель.