В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Вся гостиница была еще погружена въ сонъ, но, когда я сошелъ внизъ, въ сни, то появился швейцаръ, протирая себ глаза. То былъ одинъ изъ тхъ субъектовъ, существующихъ при гостиницахъ на восток, которые умютъ такъ бгло говорить по-французски, какъ только можно себ представить. Я молчалъ, потому что не могъ отвчать однимъ словомъ на тысячу, я далъ только знаками понять ему, чтобы онъ отперъ дверь. Когда я вышелъ на улицу, то припомнилъ все, что этотъ человкъ мн наговорилъ; онъ однимъ духомъ со мною поздоровался, выразилъ свое мнніе о погод, освдомился, какъ я спалъ, и предложилъ себя въ качеств проводника по городу. И это еще было только то, что я понялъ, но цлая масса его словъ была потеряна для меня. Правда — теперь я и это припомнилъ: онъ собирался также почиститъ мои сапоги.

Какъ ни рано — люди сидятъ уже у своихъ дверей и болтаютъ или же бродятъ по улицамъ: кавказскіе жители не спятъ. Солнца еще нтъ, но утро ясно и тепло. Напротивъ гостиницы расположенъ большой паркъ, туда-то я и направляюсь, перескаю его наискось и выхожу изъ него по другую сторону.

Большинство людей, которыхъ я вижу, носятъ кавказскую одежду и оружіе; нкоторые одты также въ европейскіе жакеты и твердыя фетровыя шляпы, на офицерахъ черкесскіе костюмы. Женщинъ почти не видать на улицахъ.

Я, собственно говоря, предполагалъ до завтрака изучить городъ отъ одного конца до другого, но тотчасъ увидлъ, что это для меня немыслимая вещь; я проголодался и купилъ для подкрпленія винограду, но въ качеств сверянина ощутилъ потребность въ мяс и бутербродахъ, чтобы быть сытымъ. Я обошелъ паркъ и вернулся въ гостиницу.

Все еще никто не вставалъ. Въ сняхъ швейцаръ снова принялся болтать, я толкнулъ наудачу одну изъ дверей, чтобы спастись отъ него, и вошелъ въ читальню гостиницы. Здсь нашелъ я на одномъ изъ столовъ Бедекера «Россію» и «Кавказъ», и, отыскавъ мсто, гд говорилось о Тифлис, сталъ читать.

Моя гостиница, Лондонъ, была снабжена звздочкой. Въ город 160.000 жителей, вдвое боле мужчинъ, чмъ женщинъ. Здсь говорятъ на семидесяти языкахъ. Средняя цифра лтняго зноя 21 градусъ, средняя цифра зимняго холода 1 градусъ.

Тифлисъ находился подъ владычествомъ римлянъ, персовъ и турокъ, теперь же находится во власти русскихъ. Своимъ возвышеніемъ за послднее время Тифлисъ обязанъ своему благопріятному мстоположенію: это узелъ для торговыхъ сношеній съ Каспійскимъ и Чернымъ морями, съ Армянскимъ плоскогорьемъ и Россіей черезъ Кавказскія горы. Въ город существуетъ превосходный музей, театръ, собраніе художественныхъ произведеній, ботаническій садъ и крпость.

Въ город сохраняется также дворецъ грузинскихъ царей, употребляемый, впрочемъ, теперь какъ тюрьма. Наконецъ, въ город есть еще памятникъ одному русскому генералу. Высоко, высоко надъ городомъ расположенъ монастырь св. Давида. Онъ стоитъ на священной для грузинъ гор Мтацминд. Близъ монастыря находится памятникъ Грибодову.

Я захлопываю Бедекера и припоминаю, что именно случалось мн прочесть о Грибодов. Весьма немного. Только то, что онъ написалъ «Горе отъ ума», ту единственную сатиру на общество, которая сдлала его безсмертнымъ въ Россіи.

Я не понимаю этихъ странныхъ словъ: «Горе отъ ума»; но книга переведена на многіе языки подъ заглавіемъ въ род «Изгнаніе генія», и т. п. Грибодовъ женился въ Тифлис на одной княжн, которой было шестнадцать лтъ. Онъ былъ посланникомъ въ Персіи, гд былъ убитъ чернью тридцати-пяти лтъ отъ роду; его вдова пережила его двадцатью восемью годами и отказывала всмъ женихамъ. Она воздвигла своему мужу прекрасный памятникъ близъ монастыря св. Давида. На памятник надпись, говорящая о его незабвенности.

Мн приходятъ въ голову многіе русскіе поэты, побывавшіе здсь, въ Тифлис: Пушкинъ, Лермонтовъ, Толстой и другіе. Такъ какъ я сижу здсь довольно долго, то принимаюсь длать со всей возможной скромностью обзоръ русской поэзіи. Еще такъ рано, эта небольшая комната принадлежитъ исключительно мн, она такъ хорошо приспособлена для небольшого скромнаго обзора, такъ она уютна и тиха, въ ней нтъ даже ни одного окна, выходящаго на улицу.

Русская поэзія вообще обширна и трудно постижима. Она широка, — что зависитъ отъ простора русскихъ земель и русской жизни. Безграничность на вс стороны.

Ивану Тургевеву отвожу я, однако, мсто отдльно отъ прочихъ. Онъ былъ европеецъ, по крайней мр на столько же французъ, какъ и русскій. Его герои не подчиняются той непосредственности, наклонности выбиваться изъ колеи, тому безразсудству, которыя свойственны единственно русскому народу. Гд же есть еще страна, въ которой бы пьяница, подлежащій аресту, могъ бы ускользнутъ отъ него лишь потому, что обнимаетъ, цлуетъ и молитъ полицейскаго о пощад среди улицы? Герои Ивана Тургенева мягки и поразительно прямолинейны, они думаютъ и дйствуютъ не достаточно порывисто по-русски, но они симпатичны, логичны и похожи на французовъ. Тургеневъ не обладалъ великимъ умомъ, но имлъ прекрасное сердце.