В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Въ полдень очень жарко, но во многихъ мстахъ улицы крытыя и даютъ хорошую тнь. Ослы, лошади и собаки живутъ въ тсномъ единеніи съ людьми. Мы видимъ лошадь, стоящую наприпек; кожа у ней стерта на загривк, и безчисленныя мухи гнздятся въ глубокихъ ранахъ. Лошадь стоитъ безучастно, она худа, какъ скелетъ, и низко повсила голову, представляя мухамъ сидть на ея ранахъ. Она смотритъ совсмъ тупо; кажется, прогони мы сейчасъ съ нея мухъ, она не почувствуетъ никакого облегченія, стоитъ, жарится на солнц и тупо щуритъ глава. Она запряжена въ рабочую телгу и, вроятно, поджидаетъ своего господина. Изъ ранъ ея воняетъ… Это лошадь-мудрецъ, лошадь стоикъ. Сдлавъ два-три шага, она могла бы укрыться въ тни, но остается покойно стоять. Она не обращаетъ вниманія на сидящихъ на ней мухъ, такъ полна съ краями мра ея заброшенности. Въ обществ ословъ, собакъ и лошадей сидятъ на улиц ремесленники за своей работой. Кузнецы накаливаютъ желзо въ маленькихъ печкахъ и куютъ его на маленькихъ наковальняхъ; работники по металлу пилятъ, ржутъ, чеканятъ и гравируютъ, вставляютъ тамъ и сямъ бирюзу и другіе камни. Портные шьютъ длинные суконные бурнусы и работаютъ на западныхъ швейныхъ машинахъ, вооруженные съ головы до ногъ и въ чудовищныхъ мховыхъ шапкахъ на головахъ. Лтъ за двсти тому назадъ и наши сверные портные и сапожники такъ же сидли за своей работой со шпагой на боку; здсь обычай этотъ еще сохранился.

Въ лавкахъ продаютъ по большей части шелковыя ткани, вышивки, ковры, оружіе и украшенія. Можно прекрасно разсматривать все это, ничего не покупая, а захочешь что-либо пріобрсти, и то хорошо, купцы эти всегда хранятъ благословенное спокойствіе. Неопрятность въ лавкахъ поразительна; въ лавкахъ, гд продаютъ ковры, самые дорогіе изъ нихъ лежатъ на полу, въ дверяхъ, внизъ по ступенькамъ вплоть до сосдняго дома. Это драгоцнные персидскіе и кавказскіе ковры. И люди, и собаки топчутся по нимъ и пачкаютъ ихъ, такъ что просто жалко смотрть.

Тамъ и сямъ сидитъ писецъ, въ маленькой будочк, и пишетъ людямъ все, что имъ угодно. Онъ развернулъ передъ собою книги съ изумительными буквами, и мы думаемъ, что совсмъ не удивительно, если онъ выглядитъ такимъ сдымъ и почтеннымъ, разъ онъ знаетъ и можетъ объяснить значеніе такихъ буквъ.

Мы видли также молодыхъ, серьезныхъ людей, идущихъ съ рукописями подъ мышкой; то были, вроятно, ученики теологіи или права, идущіе къ своему учителю или отъ него. Когда они проходятъ мимо будочки писца, то склоняютъ головы и почтительно кланяются. Искусство писать есть искусство священное, даже бумага, на которой пишутъ, священна. Знаменитый шейкъ Абдулъ Кадеръ Гилани, никогда не проходилъ мимо писчебумажной лавки, не очистившись предварительно омовеніемъ, и сталъ въ конц-концовъ настолько святымъ и неземнымъ человкомъ, что могъ цлую недлю питаться одной единственной оливкой.

Бумага служитъ для того, чтобы умножатъ священную книгу, потому то и пользуется она такимъ уваженіемъ. Бумагу для переписыванія ея выбираютъ съ величайшей заботливостью, очиниваютъ перо и мшаютъ чернила съ благоговніемъ. Вообще, исламъ высоко ставитъ искусство чтенія и письма, но о научной жизни, даже, напримръ, въ лучшія времена Самарканда, не можетъ быть и рчи. Это я прочелъ у Вамбери. Въ Константинопол, Каир или Бухар, куда ни посмотришь, повсюду университеты въ сильнйшемъ упадк, и тамъ, гд раньше собирались арабскіе ученые всего свта, сидлъ одинъ только учитель съ длинной палкой въ рук и обучаетъ ребятишекъ. И все-таки старую культуру нельзя уничтожить: въ Средней Азіи есть еще мста, гд существуютъ уважаемыя всми высшія школы, привлекающія къ себ учениковъ изъ Аравіи, Индіи, Кашмира, Китая и даже съ береговъ Волги. Само собой понятно, что у единичныхъ личностей можно найти неслыханную ученость.

Съ почтеніемъ проходимъ и мы мимо этихъ лавочекъ съ рукописями и бумагой, ибо человкъ, сидящій на ней, переполненъ огромнымъ чувствомъ собственнаго достоинства.

Полонъ чувства собственнаго достоинства — да кто же здсь не полонъ имъ? Если мы остановимся передъ лавочкой, владлецъ которой отсутствуетъ, то онъ не подбжитъ къ намъ, чтобы попросить войти. Онъ предоставляетъ намъ спокойно стоять. Онъ преспокойно сидитъ, можетъ быть, у сосда за дверьми и болтаетъ. Крикнутъ ему откуда-нибудь, что въ его лавк покупатели, онъ медленно и величественно поднимется и подойдетъ. Почему не подошелъ онъ раньше, тотчасъ же? Потому что самъ онъ не можетъ прежде всего отличить своихъ покупателей, хотя, вроятно, все это время видлъ насъ. Восточный человкъ, если только онъ не деморализованъ сверянами, вовсе не падокъ до выгоды. Если же мы, идя дальше вверхъ по улиц, подойдемъ къ другой лавочк, собственникъ которой также отсутствуетъ, то первый купецъ отплатитъ ему той же монетой и крикнетъ, что теперь покупатели стоятъ въ его лавк. Безпримрное и благословенное равнодушіе къ намъ «англичанамъ».