В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Еще наблюденіе: если входитъ одинъ господинъ, то онъ по большей части ведетъ себя скромно и даже спрашиваетъ иногда, нтъ ли гд свободнаго мста. Затмъ онъ смирно усаживается. Это является словно примирительнымъ аккордомъ. Но если онъ является въ сопровожденіи спутника, то тотчасъ швыряетъ свой сундукъ въ стку и говоритъ, обращаясь къ другому: здсь отличныя мста! Онъ безъ стесненія отпихиваетъ весь остальной багажъ въ сторону и ждетъ сверхъ того помощи отъ тхъ, кто раньше услся. Потому-то путешественники ничего и не боятся такъ, какъ двухъ новыхъ пассажировъ, которые знакомы между собою и садятся вмст.

Также и на этой дорог отапливаютъ неочищенной нефтью, почему, при зно, воздухъ очень не свжій. Этой бд нсколько помогаетъ куренье, особенно папироски дйствуютъ на меня освжающимъ образомъ. Здсь курятъ по всмъ купе, отдленій для некурящихъ не существуетъ, даже въ дамскихъ купэ есть пепельницы. Нечистота поразительная, клопы преспокойно прогуливаются взадъ и впередъ по сидньямъ и по обоямъ.

Кондукторъ знаетъ по-французски нсколько заученныхъ фразъ, я даю ему ассигнацію, чтобы онъ могъ уплатить за насъ разницу между вторымъ и первымъ классомъ, онъ беретъ деньги и уходитъ. На ближайшей станціи онъ приноситъ намъ билеты и отдаетъ сдачу. Тогда длиннобородый пассажиръ вмшивается въ дло.

Онъ, кажется, знаетъ таксу билетовъ наизусть и начинаетъ экзаменовать кондуктора. Пока они обмниваются вопросами и отвтами, я кладу полученную сдачу на столъ, ее пересчитываютъ, и при этомъ оказывается, что не хватаетъ рубля. Кондукторъ говоритъ нчто въ род того, что ему не додали на станціи, а потому это вина тамошнихъ служащихъ, но длиннобородый что-то энергично ему возражаетъ, кондукторъ вытаскиваетъ изъ кармана рубль и кладетъ его къ прочимъ деньгамъ. Тогда длиннобородый становится надмененъ и церемоненъ и, желая показать, что онъ за птица, требуетъ отъ кондуктора, присутствовать, пока деньги вновь не будутъ пересчитаны.

Я кланяюсь и многократно говорю обоимъ мерси, и что теперь все въ порядк. Длиннобородый, повидимому, одинъ изъ высшихъ желзнодорожныхъ служащихъ, онъ вытаскиваетъ изъ кармана множество печатныхъ бумагъ и даритъ кондуктору таксу билетовъ.

Ландшафтъ до жалости бденъ, — все сожжено и погребено подъ песками пустыни и степи. Нигд нтъ лса. Мы прізжаемъ на станцію Акстафа, гд есть буфетъ. Меня все время мучила лихорадка, и я пилъ пиво, слабое русское пиво, чтобы утолить свою жажду, но такъ какъ пиво горячило, то я и перешелъ на кавказское вино. Вино это походило вкусомъ на извстный сортъ итальянскаго вина и въ данную минуту великолпно мн помогало. Но это лишь на одну минуту. Потомъ мн снова стало хуже. Мн бы должно было, по-настоящему, пить чай. Не напрасно забираютъ съ собою туземцы даже на желзную дорогу свои чайники и цлый Божій день возятся со своимъ чаепитіемъ.

Въ Акстаф я ударился въ другую крайность и сталъ пить воду, воду изъ рки Куры. Это было какъ разъ противоположное тому, что бы мн надо было длать. Говорятъ, кто хоть разъ напился изъ водъ Куры, тотъ вчно будетъ тосковать по Кавказу.

Наступаетъ вечеръ. Пассажиры вс вышли, мы одни. Кондукторъ такъ мало понимаетъ по-французски, что считаетъ насъ за французовъ. Со времени союза въ Кронштадт во всей стран царитъ большое расположеніе къ намъ, французамъ. Кондукторъ сообщаетъ намъ, что мы можемъ удержать купэ для однихъ себя на всю ночь, онъ просто-на-просто запретъ нашу дверь. И, хотя онъ и длаетъ это не безъ нкоторой надежды ни признательность, онъ все же проявляетъ не мало природнаго добродушія.

Мы слышали потомъ, какъ кондукторъ всю ночь, словно стражъ, оберегалъ нашу дверь съ цлью помшать какому-то контролеру, или Богъ всть еще кому, войти къ намъ. Весьма внушительно кто-то требовалъ отворить дверь, но кондукторъ просилъ за насъ и упорно напиралъ на то обстоятельство, что мы французы, а у меня сверхъ того и лихорадка. И дверь осталась запертою. Мы могли бы спокойно спать, если бы не мшали ужасные клопы. Какъ только началъ немного заниматься день, я покинулъ купэ.

Разсвтъ и лунное сіяніе, прохладно и тихо.

Равнины, безконечныя равнины, безъ признака деревьевъ. Что-то справа отъ насъ кажется мн озеромъ, но это не озеро. Часъ за часомъ тянется оно безъ всякой перемны вдоль нашего пути, — это солончаковая степь. Оттуда, издали, вроятно, и то мсто, по которому мы демъ, кажется озеромъ. Становится свтле. Соль глыбами лежитъ по всей степи. Соль священна. Даже и соль есть въ этой чудесной стран! Отсюда въ былыя времена перевозили этотъ драгоцнный товаръ маленькими мшками въ Багдадъ и даже въ Индію. Не расточай соли, соль священна. У Леонардо да Винчи Іуда опрокидываетъ солонку и, какъ извстно, Іуд плохо пришлось. Евреи повсюду толкуютъ о соли, начиная отъ книгъ Моисея, и вплоть до посланій къ Коринфянамъ, — всмъ народамъ она въ равной мр дорога и священна. Въ Тибет же она была даже боле дорога, чмъ священна, тамъ употребляли ее въ форм пирожковъ, какъ деньги.

Солончаковой степи намъ еще никогда не приходилось видть.