Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Не менее трогательный отзыв дает о Дорошевском также знавший его с юношеских лет проф. А. Д. Коцовский.

«Воспоминание о Н. А. возникает в моей памяти, – говорит профессор, – как образ идеального педагога и человека. Он стремился не только обучать нас, но выработать из нас честных и полезных граждан и людей».

Осенью 1881 года Н. А. оставил службу в училище и поступил в медико-хирургическую академию. По окончании академии он занял должность санитарного врача в Одессе, где в то время во главе санитарной организации стоял известный учёный И. И. Мечников.

Из деятельности Дорошевского в качестве санитарного врача заслуживает внимания следующий случай. Проф. Мечников заинтересовался вопросом о кризисе при возвратном тифе, который в то время свирепствовал в Петербурге. Н. А. по поручению Мечникова выехал в Петербург, где произвел искусственное заражение обезьян возвратным тифом и затем больных животных отвёз в Одессу. Находясь всё время в соприкосновении с заражёнными обезьянами, он сам заболел возвратным тифом в тяжёлой форме, но сознание того, что он с опасностью для жизни послужил науке, явилось для него вполне достаточным нравственным удовлетворением.

В 1888 г. Николай Антонович переехал в Кишинёв, где занял должность младшего врача, заведующего сифилитическим отделением губернской земской больницы. Но обязанность ординатора не могла поглотить всецело Николая Антоновича, и он свою кипучую энергию направил на радикальную реорганизацию больницы и земской медицины в Бессарабии вообще.

В 1892 г. в Бендерском уезде вспыхнула эпидемия холеры. Земство решило отправить туда для борьбы с эпидемией санитарно– врачебный отряд. И это опасное и ответственное поручение принял на себя Николай Антонович Дорошевский, который стал во главе отряда. Затем, в 1896 г., вспыхнула холера в Хотине, и опять тот же Дорошевский становится во главе командированного туда отряда. Работая самоотверженно на эпидемии, Дорошевский сам заражается и едва выживает.

Помимо врачебной деятельности, Н. А. принимает самое активное участие во всех просветительных и благотворительных учреждениях, откликаясь всегда одним из первых на всякое культурное и общеполезное начинание или являясь инициатором его.

Николай Антонович всегда мало заботился о собственных интересах и, нетребовательный в личной жизни, он все свои силы отдавал на служение науке и человеку. Естественно поэтому, что он чутко отзывался и болезненно воспринимал все преследования и унижения, которым подвергались евреи.

Незлобивый по своей натуре, Николай Антонович не мирился с деспотическим режимом, господствовавшим в то время в России, и всегда, всей душой поддерживал оппозиционные движения наиболее передовых слоев русского общества.

Погром 1903 года вызвал в нем глубокое возмущение существующими порядками, и он самоотверженно, с опасностью для собственной жизни помогал спасению многих еврейских семейств.

Расточительно тратил Николай Антонович свои слабые физические и богатые духовные силы и в ночь с 23 на 24 декабря 1910 г. на 53-м году жизни он угас.

Величественны были похороны этого благородного человека. Многотысячная толпа из представителей всех классов и национальностей провожала его на место вечного успокоения. И не только близкие и родные, но и многие посторонние семье Дорошевского проливали горячие слёзы у свежей его могилы.

И сейчас, почти двадцать лет спустя, когда пред моими глазами встает светлый образ Николая Антоновича, я невольно вспоминаю слова, сказанные у могилы его одним из близких друзей Дорошевского, тоже ныне покойным, Я. М. Коган-Бернштейном: «Для тебя не было ни Эллина, ни иудея, для тебя все люди были одинаково дороги, одинаково близки».

Приложение IV

Перечень убитых во время погрома

В больницу в эти дни были доставлены 37 человек убитых. Мужчины:

1. Зельцер Ихил Иосифов

2. Махлин Мойше Хаскелев

3. Берладский Овший Абрамов

4. Кайнарский Копель Даниелев

5. Туник Яков Элькунев

6. Коган Абрам Нутов

7. Миндюк Мотель Дувидов

8. Ульмер Сруль Яковлев

9. Шелестян Сруль Лейзеров

10. Баранович Беньямин Шимонов

11. Фанарчик Зися Дувидов

12. Галантер Бен-Цион Дувидов

13. Гольдис Хаим-Лейб Дувидов

14. Хацкилевич Дувид Нисенов

15. Вулер Симха Кивов

16. Лыс Герш Янкелев

17. Крупник Иеуда Шмулев

18. Крупник Исаак Меер Иделев

19. Дрохман Дувид Мойшев

20. Гриншпун Мордко

21. Белицкий Исаак-Дувид Менделев

22. Кантор Иось Абрамов

23. Болгар Герш Хаимов

24. Нисензон Хаим Шулим-Нисенов

25. Урман Шмуль Борух Зейликов

26. Вайнштейн Абрам Ицхок Иосифов

27. Кигель Мойше-Цви Шмиль-Шимонов

28. Брохман Арон Ицков

29. Розенфельд Ицхок Янкелев

30. Гринберг Герш Данилиев

31. Хоридон Дувид Абрамов

Женщины:

32. Коза Кейла Лейзеровна

33. Кицис Рейзя Фроимовна

34. Фанаржи Хая-Сура Абрам-Менделевна

35. Бергер Этя Рефул-Гершовна

36. Спивак Фаня Ицковна

и мальчик 10 лет

37. Фишман Шимон

Характер повреждений и увечий, причиненных этим мученикам, был дан раньше.

Кроме того, позже были доставлены еще четыре жертвы, которые умерли дома и похоронены лишь 14 апреля.

38. Волиович Шоель-Кельман Ушеров

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука