Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Вспоминаю, что два обстоятельства подействовали на меня особенно удручающим образом и вместе с тем послужили сильным стимулом энергичной деятельности для осуществления моей давнишней мечты. В качестве врача-эксперта по психиатрии я вместе с ныне покойным помощником врачебного инспектора Равой и директором Костюженской лечебницы Коссаковским был командирован в Херсон по нашумевшему делу Бутми де Кацмана, убившего Ойзера Диманта78. По окончании процесса мы остались на один день в Херсоне для ознакомления с тамошними лечебными заведениями и посетили также еврейскую больницу. Я был приятно и в то же время неприятно поражён, когда увидел прекрасное больничное здание, правда, построенное по старому казарменному типу, но просторное, светлое, в котором больные были размещены свободно при достаточной изоляции различных форм заболеваний. И я подумал: как же это так – небольшая Херсонская община умудрилась создать приличную больницу, а пятидесятитысячное еврейское население Кишинёва мирится с невозможным «экдышем». Второе обстоятельство было следующее. В Кишинёв приехал по своим личным делам старший врач Бердичевской еврейской больницы и выразил желание осмотреть нашу больницу, в чём, конечно, я не мог ему отказать. При обычных обходах нашей больницы, видя её жалкое состояние, я всегда испытывал горькое чувство, а теперь моё положение было совсем критическое, ибо я знал, что Бердичевская еврейская больница помещается в роскошном парке бывших владельцев города. И вот, обходя больницу вместе с гостем, я испытывал то чувство, которое, вероятно, испытывает человек, сидящий на скамье подсудимых. Гость видел ужасное состояние больницы – крайнюю скученность, тяжёлую атмосферу, полумрак, близкое общение разнородных больных; из чувства деликатности он ничего не говорил, но часто произносим звук: «ннда». Этот звук, как будто ничего не выражающий, для меня был весьма красноречив. Я находился под гнетущим впечатлением этих обстоятельств и, думая свою тяжелую думу, наткнулся на следующий факт. Сметы расходов по коробочному сбору составлялись, как сказано выше, собранием «зажиточных и оседлых» и по одобрении городской управой поступали на утверждение Губернского правления. Губернское же Правление вело определённую тактику, направленную на то, чтобы сумма, получаемая от подрядчика при отдаче коробочного сбора с торгов, значительно превышала сумму сметных назначений. В крайнем случае, последние сокращались, лишь бы получились значительные остатки. Куда же шли эти «остатки по коробочному сбору», эти кровные еврейские деньги, выручаемые с каждого куска мяса, потребляемого еврейской беднотой? Куда угодно, только не на нужды еврейской массы. Видимо, деятели Губернского правления держались того же взгляда, которого придерживались в 1826 году члены городской управы, знавшие «архиметику европейскую и турецкую» и отказавшие в отпуске еврейских денег на постройку еврейской больницы.

На эти остатки была устроена чугунная решётка вокруг «казённого» сада79, построено роскошное здание второй Кишинёвской мужской гимназии80, на эти остатки был замощён город Хотин81, построена женская гимназия в Аккермане82 и т.д. Мы узнали, что, кроме уже незаконно розданных еврейских денег, имеются ещё значительные суммы в распоряжении Губернского Правления. Когда эти вопиющие факты стали достоянием больничного Совета, было постановлено войти с энергичным ходатайством об отпуске «остатков» на постройку новой еврейской больницы.

Условия для успешного исхода нашего ходатайства на месте были весьма благоприятны: Губернатором был честный, корректный генерал Константинович, врачебным инспектором был благородный, чуждый антисемитизма Ф. И. Перетяткович, а городским головой – здравствующий и поныне К. А. Шмидт. И вот в том же 1889 году Совет больницы представил в городскую управу подробную докладную записку, в которой яркими красками описаны были все недостатки и нужды больницы и заявлено было ходатайство об отпуске с капитала, образовавшегося из остатков коробочного сбора по городу Кишинёву, суммы в сорок тысяч рублей на постройку новых зданий больницы, а именно: 1) хирургического павильона с операционным залом, перевязочной и изоляционными палатами; 2) особого здания для проституток (одержимых венерическими и сифилитическими болезнями); 3) наконец, особого павильона для заразных больных, необходимость изолирования которых от других больных ясна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука