В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Это пространство – пропилеи с музейной экспозицией, длинные ряды братских могил, Вечный огонь, привезенный (как и позднее на Красную площадь) с Марсова поля, шестиметровый монумент Матери-Родины на фоне стены с барельефами и текстом Ольги Берггольц – определяется как «некрополь», «архитектурно-скульптурный ансамбль» или «памятник» (Памятник героическим защитникам Ленинграда, 1962; Петров, 1967; Под вечной охраной гранита, 1975; Петров, 1986). Нарратив о создании мемориала выстраивается как эпический – или утопический – рассказ о слаженной коллективной работе, представляющей собой торжество абсолютной рациональности и одновременно высокого творческого вдохновения. Здесь всё неслучайно, начиная с состава специалистов, участвовавших в проекте; подчеркивается, что почти все они причастны блокадным событиям – были в осажденном городе или воевали на Ленинградском фронте. При этом «в тесном творческом союзе объединились талантливые мастера различных родов искусства» (Петров, 1977: 17) – памятник обладает синкретичностью и тотальностью утопии: тут задействуются архитектура, скульптура, поэзия, музыка; парковое искусство не называется прямо и преподносится как соучастие самой природы, которую удается полностью взять под контроль и тоже подчинить решению мемориальных задач:

Архитекторы призвали на помощь еще одного художника – природу. Если присмотреться внимательнее, можно заметить, что разнообразные виды деревьев, посаженных на всей территории, – не просто зеленое обрамление, традиционное для кладбища. У них тоже своя роль. Четыре рябины перед пропилеями, роща лип у входа, шеренги вязов вдоль центральной аллеи, полукружье берез, охватывающее памятник, серебристые елочки на небольших террасах с тыльной стороны стены, стройные тополя, служащие фоном памятнику, два плакучих вяза, стоящие порознь на верхней площадке… Во всем этом – зоркий глаз, тонкий вкус, напряженная творческая мысль (Там же: 33).

Речь, конечно, идет не просто о тотально упорядоченном, но и о тотально семиотизированном пространстве, каждый элемент которого имеет значение. В туристических брошюрах оно описывается через герменевтику многочисленных знаков и аллегорий – такой способ описания, с одной стороны, как бы продолжает экскурсионный дискурс, который использовался для презентации достопримечательностей «исторического Петербурга», а с другой, указывает на то, что на Пискаревском кладбище нет места информационным шумам: «Все просто и одухотворено единым глубоким смыслом» (Там же: 32).

О простоте мемориала, об отсутствии какой бы то ни было декоративной избыточности сообщается, пожалуй, наиболее часто. Приветствуется «свойственная монументальному искусству скупость в деталях», когда «нет ничего второстепенного, лишнего, отвлекающего внимание от главного, основного» (Памятник героическим защитникам Ленинграда, 1962: 52).

«Нам казалось, что самым важным было найти такие простые и ясные формы, которые могли бы выразить величие беспримерного подвига защитников Ленинграда», – пишут архитекторы Пискаревского кладбища Евгений Левинсон и Александр Васильев (Там же: 24). «Мы почувствовали, что героическая и трагическая тема блокады не терпит никаких украшений и никакого подчеркивания и нажима, что она должна быть выражена языком простым, немногословным и суровым, как время», – замечает Борис Каплянский, один из скульпторов, работавших над барельефами (Петров, 1986: 36).

НЕЙТРАЛЬНОСТЬ, ОТСУТСТВИЕ, МОЛЧАНИЕ