Мне грустно, что Ниночка уедет, а главное – мне жаль ее. Она хрупкая, нервная и болезненная натура, никогда не жила в городе, заработка нет, а главное – страшная дороговизна, которую она себе не может представить. Сестра ее, Таисия, тоже едет в Москву на курсы. Как это все неразумно и рискованно во время войны и при таких ценах на жизнь.
У нас все это время гости. Была семья вице-губернатора г. Смоленска Ферре; были Мансфельды, пропасть посетителей, экскурсии по 40 человек и проч. Несмотря на ужасную погоду, дожди и грязь, чувствуется большое движение всюду. Меня огорчает, что опять дожди портят клевер, он весь черный стал, что овес еще не скошен, что овощи пропадают от сырости, и прочие невзгоды в хозяйстве. Шью шапки теплые пленным, читаю Метерлинка, которого не полюбила, хотя прочла много.
На Леву тоже нашло тревожное настроение; он охладел к своим занятиям; ездит по знакомым и в Тулу, и мне его жаль. Он
Интересного вам ничего не могу написать; довольно уныла наша жизнь, трех стариков. Жму вашу руку и вспоминаю с благодарностью, как вы всегда готовы были мне при случае помочь и принять участие в моих интересах.
С. Толстая
Москва, 16 авг<уста> 1916 г.
Многоуважаемая и дорогая Софья Андреевна! Благодарю Вас за пересылку моих писем, я получаю их. – Устроившись в музее, я на два дня (до 15-го) уезжал в имение, где брат живет в качестве учителя, – к Кузнецовым, во
Владимир<скую> г<убернию>. Провел оч<ень> приятно время. Это были последние мои каникулы. Теперь приступил к работе. Изучаю музей – и то, что выставлено, и архивы. Последние оч<ень> солидны. Первая моя задача – придать всем выставленным для обозрения коллекциям систематический вид и сделать всюду новые, более объяснительные надписи. Эта часть очень хромала здесь. – Но в общем я еще не привык к своему новому положению. Все как-то чуждо, не то что Ясная Поляна. – Не нужно ли о чем-нибудь справиться для Вас в Румянц<евском> музее? Буду оч<ень> рад. Пока позвольте пожелать всего хорошего! Т<атьяне> А<ндреев>не, А<лександру> М<ихайловичу>, Л<ьву> Л<ьвовичу> и А<нтонине>Т<ихоновне> и Д<ушану> П<етрови>чу сердечный привет.
Ваш В. Булгаков
Москва, 21 авг<уста> 1916 г.
Дорогая Софья Андреевна, сердечно благодарю Вас за письмо, которого я не ожидал, вернее – на которое не претендовал – так скоро.
Оч<ень> благодарю Вас за добрую память обо мне. – А у меня жизнь идет таким энергичным темпом, что я не вижу, как дни летят. Работа и жизнь в музее мне так приятны, как я и не ожидал. Главное, оч<ень> приятно чувствовать себя в курсе дела, так сказать – на месте. А я именно так себя чувствую. Например, столярная работа может быть хорошей, но я не могу ее делать так легко и приятно, п<отому> ч<то> я ее не знаю. А ту работу, которую мне здесь предлагают, я знаю. И ее много, и я чувствую, что она нужна и полезна. Словом, кажется, я пришелся ко двору.
Сегодня был в музее некто Боднарский, секретарь Имп<ераторского> Русс<кого> библиографического об<щест>ва при Москов<ском> ун<иверсите>те и председатель библиограф<ической> комиссии при Толстов<ском> об<щест>ве. Он рассмотрел мою работу по описанию библиотеки Л. Н-ча как специалист в этой области и страшно расхвалил ее. Назвал ее классической и заявил, что если бы я больше ничего не написал, то имя мое было бы уже увековечено в истории русс<кой> литературы. (Видите, Софья Андреевна, какой я хвастун: передаю такие вещи!) Боднарский на первом же собрании Правления Толстов<ского> об<щест>ва хочет поднять вопрос о том, чтобы просить Академию наук издать мою работу.
Приглядевшись к музею, я нашел, что это – оч<ень> и оч<ень> симпатичное учреждение, только порядку в нем мало. Этот дефект надо постараться устранить. Публика ходит все время: много военных, учащихся и пр. Многие проявляют большой интерес к тому, что выставлено в музее.
Мы непременно, с более деятельными членами Толстов<ского> об<щест>ва, постараемся влить живую струю в жизнь Общества и музея.
Кроме музейских, есть у меня и свои работы. Делать их тут оч<ень> удобно. Вечерами в моей комнате тихо и уютно. Почти никуда не хожу.
Оч<ень> сочувствую Вам, что Вы теперь пока остаетесь без помощницы. Но думаю, что кто-нибудь скоро заменит Антонину Тихоновну. – Пока всего, всего лучшего! Шлю душевный привет Льву Львовичу, Александру Михайловичу и Татьяне Андреевне, для которой прилагаю записочку. Кланяюсь
Ваш Вал. Булгаков
29 августа 1916 г.
Очень прошу вас, дорогой Валентин Федорович, написать мне на прилагаемой открытке, в Москве ли мой сын Сергей Львович и Мария Николаевна. Ничего о них не знаю.