В СССР я повидал все

Начались репетиции ансамбля, проходившие в клубе. Кроме электрогитар там был еще и баян. Умея с детства играть на этом инструменте, я продемонстрировать это умение другим членам ансамбля. Я сыграл им на баяне самые красивые вещи из репертуара Битлз – я знал их уже до того, как увлекся классикой. Организатор ансамбля с открытым ртом и нескрываемой завистью наблюдал за мной – на баяне он играть не умел.

Директор предложил тому еврею возглавить ансамбль, назначив ему за это солидную доплату к основной зарплате. Но этот прекрасный человек категорически отказался, заявив, что я более достоин руководить ансамблем. Какой красивый поступок!

И я вступил в руководство ансамблем, начав получать за это довольно весомую доплату к своей и без того немаленькой зарплате. Так как ансамблю в основном предстояло играть на заводских вечерах в присутствии подвыпивших людей, то я стал подбирать для ансамбля такой репертуар, который бы удовлетворил их вкусы. Я сделал серьезную ставку на различные народные песни и танцы. Проведя большое количество репетиций, мы, наконец, начали успешно выступать перед публикой.

В то время страной руководил Михаил Горбачев. Он проводил энергичную политику, направленную на то, чтобы граждане нашей страны вели трезвый образ жизни. Именно вследствие этого я тогда вообще не употреблял спиртное. Поэтому я всегда трезвыми глазами следил за тем, как развивались события на заводских вечерах.

Все начиналось с того, что в зал приходила вполне приличная и трезвая публика. Весьма привлекательные и красиво одетые женщины с гордым и неприступным видом ходили по залу. Там царила тишина и чувствовалось некоторое напряжение.

Потом публика садилась за столы, уставленные спиртными напитками и закуской. После нескольких рюмок за столами начинались беседы, которые с каждой последующей рюмкой становились все более и более оживленными. Наш ансамбль начинал играть. Публика сначала неохотно выходила танцевать.

Но проходило какое-то время, и люди в зале неузнаваемо преображались – начиналось буйное веселье. Все, как сумасшедшие, плясали под нашу музыку – так что пол в зале ходил ходуном. На сцену с безумными глазами лезли те самые женщины, которые совсем недавно казались гордыми и неприступными. Они вырывали у нас микрофоны и пытались что-то петь. Часто эти дамы спотыкались и падали со сцены, при этом выставляя на всеобщее обозрение свое нижнее белье.

Мои партнеры по ансамблю тоже напивались до чертиков. Если бы какой-нибудь нормальный и трезвый человек послушал со стороны, что они играли в таком состоянии на своих инструментах, то его охватил бы ужас. Поскольку я как раз и прибывал всегда в трезвом состоянии, то мой ужас от игры нашего ансамбля был безмерным.

Каждый заводской вечер заканчивался массовой дракой, сопровождавшейся дикими криками и отчаянной погоней по территории завода. При этом меня не покидала мысль: «Что за варварский народ! Дикари!»

Работа конструктора была крайне трудной. Чтобы сконструировать одну несложную деталь приходилось очень долго мучиться и переживать. А таких деталей в разрабатываемом проекте насчитывалось огромное количество.

Обычная деталь имела множество стенок. На чертеже надо было указать толщину каждой стенки. Существовал метод для расчета толщины стенки для заданной силовой нагрузки на нее. Но он был чрезвычайно сложным и, тем не менее, точного значения искомой толщины не давал.

Приходилось закладывать эту толщину наугад. Но при этом возникали проблемы. Если сделать стенку слишком тонкой, то в процессе эксплуатации готовой конструкции, стенка под действием нагрузки могла разрушиться. Это, в свою очередь, привело бы к разрушению всей конструкции с гибелью и увечьем людей. Разработчик конструкции за это прямиком бы попадал в тюрьму. Большую толщину стенки тоже нельзя было заложить из-за ограничений на габариты и массу.

Каждый раз с огромным трудом преодолевая все эти проблемы, я с ужасом думал: «Неужели я еще конструктор? Или мне это только снится? Ведь нормальный человек не в состоянии выдержать этот каторжный труд!» Много раз я порывался уйти из конструкторского бюро, но внутренний голос говорил мне: «Если ты уйдешь, то ты слабак. Потерпи еще месяц – станет легче». Но проходил месяц, а легче мне не становилось.

В этих немыслимых мучениях я проработал конструктором три года. Имея солидный опыт работы с трудными людьми, я без проблем нашел подход к своему начальнику Палычу. Если он ругал меня, то я, прикидываясь дурачком, говорил: «Прости, отец родной». Если он высказывал свое особое мнение, я спешил сказать: «Да, Палыч, ты, конечно, прав». Если он давал мне какое-то задание, я с готовностью отвечал: «Да, Палыч, я обязательно сделаю это. Как скажешь, так и будет».

Поэтому Палыч с некоторым уважением относился ко мне и даже иногда ставил меня в пример остальным конструкторам. По этой причине в нашем отделе про меня стали говорить: «Без мыла влезет».