В стране чайных чашек

Мина как можно ниже опустила край чадры, стараясь прикрыть лицо. Братья сидели рядом с ней на заднем сиденье такси. Ночные фонари за окном изредка высвечивали редкие фигуры людей, оказавшихся на улице в полночь. Один раз Мина даже заметила влюбленную пару – высокого молодого мужчину и женщину в темной чадре, которые медленно шли по тротуару и ели мороженое. Вдоль заборов крались тощие кошки.

Закрыв глаза, Мина принялась молиться.

Они не заправили постели, не сняли чайник с плиты. Вещей у них было совсем немного. Они не попрощались с большинством родственников и соседей, надеясь, что машина слухов распространит весть об их отъезде уже после того, как они благополучно пересекут границу. В последний момент Мина сунула в свой небольшой чемоданчик набор цветных карандашей и фломастеры, которые ей купили еще в прошлом году. Сейчас, сидя вместе с Дарией и братьями в стремительно несущемся такси, она вспомнила, что не смогла взять с собой достаточно нижнего белья. На первое время ей, конечно хватит, но что потом? Можно ли купить подходящее белье там, куда они едут?..

Парвиз, сидевший впереди рядом с водителем Али, всем телом наклонился вперед, словно давил на воображаемую педаль газа. Али жевал резинку и время от времени выдувал изо рта пузыри, которые звонко лопались. Из динамиков древней автомагнитолы доносилась какая-то исламская музыка. Как сказал Парвиз, это было хорошее прикрытие. Если Стражи их остановят и начнут задавать вопросы, такая музыка может их очень выручить.

«Мы должны уехать в Америку», – заявил он как-то за завтраком через несколько месяцев после смерти Меймени, и по его лицу Мина поняла, что родители уже обсудили этот вопрос между собой и даже обговорили детали. Что ж, чего-то подобного следовало ожидать – особенно после того, как Дария твердо сказала: она не допустит, чтобы ее сыновья погибли, убивая своих ни в чем не повинных иракских сверстников (каждую неделю на фронт отправлялись все новые группы молодых иранцев), а Парвиз добавил, что не хочет, чтобы его дочь росла бессловесной, покорной и запуганной. Вместе они составили и обсудили свой план, и за завтраком (сладкий чай и хлеб с «фирменным» вареньем Меймени из кислой вишни) просто объявили детям о принятом решении. Стоило ли говорить, что начиная с этого момента жизнь семьи стала иной. Все, что они делали для подготовки к отъезду, следовало держать в глубокой тайне. От детей требовалось вести себя так, чтобы никто из окружающих не догадался, что они собираются покинуть страну.

В аэропорту Али выгрузил их чемоданы на асфальт. На часах была половина первого ночи. По расписанию их рейс вылетал в половине пятого утра, но им еще предстояло преодолеть многочисленные пункты контроля и проверки.

На прощание Али пожал руку Парвизу, поклонился Дарие и окинул Кайвона и Хумана долгим взглядом.

– Берен. Берен зуд. Уезжайте скорее, – сказал он. – Иначе через несколько месяцев вас отправят на фронт убивать иракцев.

Когда Хуман и Кайвон подхватили чемоданы, Мина невольно посмотрела на их длинные руки и ноги. Почему-то ей казалось, что если посадить братьев в окоп или траншею, они вряд ли будут чувствовать себя там достаточно комфортно.

В аэропорту Дарию и Мину отделили от Парвиза и братьев и направили в отделение для женщин. Шагая следом за матерью, Мина продолжала натягивать платок на самое лицо – ей не хотелось, чтобы власти не пустили их в самолет только потому, что им чем-то не понравился ее хиджаб. На первом же таможенном посту им приказали открыть чемоданы, и три сотрудницы в чадрах тщательно осмотрели и перещупали все вещи.

– Вывозить из страны ценные предметы запрещается, – сказала одна из них, окидывая Дарию и Мину насмешливым взглядом.

Вторая женщина производила личный досмотр и при этом больно щипалась. Третья тем временем спрашивала, зачем они едут в Америку («Для неотложного лечения», – без запинки отвечала Дария – с помощью коллег, которые перебрались в Нью-Йорк, Парвиз сумел оформить соответствующие справки), сколько времени они намерены там пробыть («Девять месяцев»), какие ценности – золото, валюту, персидские ковры, фисташки, ювелирные украшения – они везут с собой («Никаких»).

И тут из чемоданчика Мины вывалилась кукла Барби. Сотрудница таможни подняла ее и некоторое время рассматривала, держа на вытянутой руке.

– Зачем это тебе? – спросила она у Мины.

– В детстве у вас, наверное, были куклы? – быстро сказала Дария, и таможенница улыбнулась – презрительно и злобно.

– Нет, ханум, у меня никогда не было кукол. Ни одной! Это у вас, богатеев, были и куклы, и другие игрушки. Это вы когда-то владели всем, пока остальные работали, а теперь – поглядите-ка! – разбегаетесь как тараканы.