В стране чайных чашек

– Ты не понимаешь, папа! Я не тот Адам, который первый человек. Я Адам Ант, великая рок-звезда! Брось, папа, его же знают буквально во всем мире!

Кайвон повязал темно-красный галстук в мелкий горошек и тренировал президентское рукопожатие на матери и отце. Когда же он нацепил маску, Дария взвизгнула от ужаса и посмотрела на мужа. Парвиз в ответ только пожал плечами. Оба чувствовали, что от них что-то ускользает. Можно было подумать, что их дети стали вдруг совершенно другими, незнакомыми. Не сказать, чтобы это ощущение было им внове – с чем-то подобным они уже сталкивались: дети росли, менялись, проходили через разные возрастные периоды, и уследить за их постоянно меняющимися вкусами, убеждениями, интересами было нелегко. Но не в этот раз. В этот раз все трое показались им посторонними, словно чужая страна исподволь, незаметно отнимала их у отца с матерью, изменяла, присваивала. Дария хорошо помнила: там, в Иране, осень ассоциировалась с гранатами – со спелыми, сочными гранатами, которые посадила еще ее мать и которые можно было есть чайной ложечкой, слегка присыпав толченой эхинацеей. Осенью нужно было готовить угли для корси[29], за которым было так приятно сидеть долгими вечерами, протянув к теплу накрытые попонкой ноги, и пить горячий чай из крошечных стаканчиков. Иными словами, осень в Иране была мирным, спокойным временем – и никаких тебе переодеваний, бутафорской крови на стенах, пауков, призраков и прочего, на что, кстати, пришлось потратить довольно большие деньги, а также немало времени и усилий. А ради чего? Ради того, чтобы сделать окружающее страшным? Ради того, чтобы напугаться как следует? Но почему, почему американским детям так нравится испытывать ужас? Почему они так настойчиво стремятся к этому, почему им хочется выдумывать страшное, видеть кровь там, где ее нет и быть не может, почему их так тянет к могилам, мертвецам, кладбищам? Ведь это не игрушки! Увы, Дария своими глазами видела, как радуются этому ее собственные дети, как они предвкушают Хеллоуин – этот всеамериканский вечер страха и сладкого «призрачного» печенья.

И впервые за все время она спросила себя: кто эти посторонние люди, в которых она с трудом узнавала собственных детей?

Первая осень в Америке все еще была непривычной. Дария, во всяком случае, чувствовала себя довольно странно. А потом дни и месяцы полетели один за другим. Наступала новая осень, новый Хеллоуин, и Мина одевалась то феей, то женщиной-кошкой, то Мадонной, то Фридой Кало[30], то кем-то еще. В шестнадцать она надела на праздник черно-белое платье в горошек, что, как она сообщила Дарие, должно было символизировать «дзен-зебру».

«Какую-какую зебру?»

«Ну, мама!..» – только и сказала на это Мина.

Да, она стала подростком. И все эти годы у нее продолжали регулярно бывать школьные подруги – Мишель, Хедер, Прия и Юни.

«Привет, миссис Р.! – здоровались они, бросая на пол спальные мешки. – Будем смотреть на кассете «Клуб “Завтрак”[31]!»

«Эмилио Эстевес просто душка!» – говорила Мина, небрежно проводя пятерней по своим роскошным волосам. В последнее время она проделывала это довольно часто, и Дарии все время хотелось дать ей расческу или гребень. Почему-то эта новая привычка дочери очень ее раздражала.

На осенний бал в выпускном классе Мина отправилась с небезызвестным Джулианом Краппером. Дария и Парвиз почти час прождали ее у входа в школьное здание, чтобы отвезти домой, как только танцы закончатся. Плохо было уже то, что Мина отправилась на свидание, но это они еще могли выдержать. Куда больше они боялись того, что́ американские подростки называли «афтерпати»[32]. На этот раз, впрочем, все обошлось: Джулиан, одетый в настоящий смокинг, проводил Мину до машины, пожал руку Парвизу и вообще вел себя на удивление вежливо. Когда они отъехали, он еще долго стоял на тротуаре, смотрел им вслед и махал Мине рукой (Дария хорошо видела его широкоплечую фигуру в свете уличного фонаря). Мина тоже махала Джулиану с заднего сиденья, пока он не скрылся из вида, потом отвернулась и всю оставшуюся дорогу дулась. «Персидские правила не годятся для Нью-Йорка!» – вот и все, что она сказала.

Со временем Дария более или менее привыкла к тому, что осень – это карнавал, сладости и фонари из тыквы. Парвиз, кстати, в совершенстве овладел искусством изготовления этих главных атрибутов праздника, которые он выреза́л кухонным ножом. Дария же каждую осень отправлялась объезжать супермаркеты в поисках гранатов более или менее приемлемого качества. От идеи завести корси, как в Иране, пришлось отказаться: во-первых, это могло кончиться пожаром, а во-вторых, в доме было центральное отопление, поэтому им уже не было нужды садиться в кружок, чтобы согреть озябшие ноги.