В стране чайных чашек

Дария вспомнила о мистере Дашти, о своих диаграммах и графиках, о бесчисленных часах, потраченных (зря потраченных!) на всех этих чужих, незнакомых мужчин. То, как трепетало ее сердце, когда Сэм был рядом, странным образом заставило ее усомниться в том, что от графиков, расчетов и досье могла быть какая-то польза. Наверное, думала она, все не так просто. Нельзя раскрашивать мир в черное и белое, есть другие цвета и бесчисленные оттенки. Она любила Парвиза, но и Сэм ей нравился. И это тоже было неизмеримо сложнее, чем строки и столбцы электронных таблиц. В жизни, в реальной жизни, дважды два – не всегда четыре. Теперь Дария знала это точно.

Часть III. 1996

27. Ты вернулась домой…

Очередь на паспортный контроль продвигалась медленно, но никто не ворчал и не возмущался. Словно из-под земли появились закутанные в чадры низкорослые женщины. Все двери охранялись бородатыми мужчинами в военной форме.

Дария и Мина вышли из самолета и спустились на летное поле по металлическому колесному трапу. Едва ступив на землю, обе ненадолго замерли, вдыхая воздух вечернего Тегерана. И в тот же миг внутри них словно повернулся какой-то выключатель, и прошедших пятнадцати лет как не бывало. Вокруг них все разговаривали на фарси, прохладный ветер доносил знакомый запах пыли, за зданием аэропорта шумели на улицах машины, шаркали ногами прохожие, кричали уличные торговцы. Все было как прежде, и Дария улыбнулась широкой, свободной улыбкой, как не улыбалась, наверное, с тех пор, как окончила школу, на несколько секунд сделавшись похожей на ту юную девушку, которую Мина видела только на старых, еще черно-белых фотографиях. В эти первые минуты на родной земле обеим казалось, что они вернулись к тому, что хорошо знали и любили, – вернулись не только в пространстве, но и во времени.

Быть может, это все-таки возможно, подумала каждая, но их первоначальную эйфорию очень быстро разрушили огромные плакаты и баннеры, развешанные по стенам аэропорта, на столбах, лестницах и колоннах. С плакатов на них сурово взирали увеличенные портреты руководителей страны. Куда бы ни поглядела Мина, повсюду она натыкалась на одни и те же лица. Их морщинистые лбы, нарисованные глаза и волчьи улыбки выглядели намного страшнее, чем реальные молодые солдаты с винтовками в руках, которые встречались буквально на каждом углу. Впрочем, и на них Мина тоже смотреть не решалась, хотя несколько брошенных украдкой взглядов убедили ее, что большинство гвардейцев-басиджей, которых она так боялась и которые не раз являлись ей в ночных кошмарах, были теперь намного моложе ее. Некоторые и вовсе выглядели как мальчишки: Мина различала свойственные подросткам неуверенные позы и угловатые движения, видела россыпи прыщей на лбу и щеках и нежный персиковый пушок над верхней губой. Если кто-то из них вдруг замечал ее взгляд, то поспешно отводил глаза, словно в смущении, и Мина их почти жалела – жалела до тех пор, пока ей не пришло в голову, что любому из этих юнцов достаточно взмахнуть винтовкой или шепнуть пару слов кому-то из аэропортовских служащих, чтобы вовсе не пустить ее в Иран или как минимум задержать в аэропорту на неопределенный срок. Как только Мина подумала об этом, ее жалость уступила место страху, который, впрочем, она изо всех сил старалась скрыть.

Дарию, однако, было трудно обмануть.

– Спокойно! – шепнула она дочери, когда несколько женщин, толкнув их, вклинились в очередь чуть впереди. – Они ничего не могут нам сделать. Все наши документы и визы в порядке, так что не бойся!

Мина хорошо помнила, как они боялись, покидая Иран, как робко приближались к чиновникам паспортного контроля, молясь про себя, чтобы в последний момент ничто не помешало им сесть в самолет. Сейчас они снова были в том же аэропорту, и хотя на этот раз они не уезжали, а возвращались, и она, и Дария испытывали точно такую же беспомощность перед всемогуществом местных бюрократов. Мина молилась, чтобы служащий на паспортном контроле был сегодня в хорошем настроении. Пугающие сообщения и сюжеты, которые передавали по американскому телевидению, оказали свое действие, и она ни секунды не сомневалась в том, что за стойками в тегеранском аэропорту сидят не люди, а злобные чудовища, которые уже приготовили наручники и цепи, чтобы заковывать в них возвращающихся беженцев и препровождать в специальные пыточные камеры, где их будут мучить только за то, что в их паспортах не хватает какого-нибудь штампа, или за то, что у них из-под платка выбилась прядь волос.

При мысли об этом Мина, наверное, уже в двадцатый раз поправила платок, как можно туже затянув узел. В платке было неудобно и жарко, однако она понимала, что не знает всех тонкостей и нюансов ношения хиджаба, которыми в совершенстве владели те, кто никуда не уезжал. Наверное, даже ходить и жестикулировать правильно она разучилась, не умея соединить скромность и уверенность в той пропорции, которая воспринималась бы Стражами революции как не выходящая за рамки приличий.