В стране слепых

Случалось, он с горечью думал о том, что мир его юности ушел навсегда. Не только потому, что состарился сам Дэвис Белло, – умер тот мир, каким он его помнил. Захлебнулся в крови под Питтсбургом и Геттисбергом, взлетел в небо жертвенным дымом Атланты, охваченной пожаром. Новый мир был лучше, это доказывали уравнения, во всяком случае, гораздо лучше, чем тот, который мог бы возникнуть вместо него. Тем не менее Дэвис Белло чувствовал себя здесь чужим. И дело было вовсе не в технических чудесах, какими бы странными и загадочными они ни казались. Не в рельсовых путях, связавших воедино весь континент, и не в стальных конях, заменивших старинные пароходы и дилижансы. Сама жизнь изменилась до неузнаваемости, оставив его далеко позади. Причины, по которым некогда разгорались страсти, побуждая людей к действию, теперь не вызывали ни проблеска эмоций. Толпы собирались под новыми знаменами. Чеканка серебряных монет, железнодорожные тарифы… Какие мелочи по сравнению с правами штатов или проблемой рабства – мышиная возня, не более того! Великие вопросы давно решены. Он просто пережил свой век. Кто-то взял и отрезал все словно ножницами. Прошлого больше нет. И тот факт, что он, Белло, тоже приложил к этому руку, ничего не меняет.

В комнате пахло стариной. Тяжелые портьеры, пропитанные пылью, не пропускали солнечных лучей, погружая предметы во мрак. Белло отставил чашку с кофе, прикрыл глаза и откинулся на подушки. Перед его мысленным взором возникли уравнения, те самые, из-за которых безобидное братство натурфилософов стало… Кем? Спасителями мира? Или повелителями? В голове снова зазвучали забытые голоса. Илай считал, что действовать слишком рано – они слишком мало знают. Джедидия горячился, доказывая, что промедление приведет к катастрофе. Айзек в споре не участвовал, лишь снова и снова вглядывался в исчерченную мелом доску, будто надеялся одним усилием воли заставить математические символы сложиться в более благоприятное решение.

Какими же молодыми они все тогда были!

– Да нам вовсе и не нужно вмешиваться! – воскликнул Финеас. Его рука взметнулась вверх, и мел прочертил кривую поперек доски. – Вот данные за последние несколько десятилетий. Я пропустил их через машину и вывел уравнение. Дальше решение идет так… – Мел снова зашуршал по доске, и кривая поползла дальше. – Рабство умирает. В пограничных штатах уже поговаривают об освобождении негров. В 1790 году в Виргинии было триста тысяч рабов, теперь – всего четыреста тысяч, хотя естественный прирост должен был дать полтора миллиона. Рост наблюдался только на крайнем Юге – из-за хлопкового бума. Сейчас каждый кому не лень пытается сколотить состояние на хлопке, но рано или поздно мыльный пузырь лопнет, и хлопковое рабство отправится вслед за табачным. Даже если вообще ничего не делать, через пятьдесят лет этому позору будет положен конец. Разве я не прав, брат Илай?

Илай хмуро пожал плечами:

– А что мы вообще можем утверждать? Настолько ли мы уверены в самих данных? Что, если наши уравнения – просто игра ума?

Трость Джедидии Кроуфорда ударила в пол, словно судейский молоток по столу.

– Знаний вполне достаточно, а бездействие сейчас – худший вид трусости! Каждый лишний год существования рабства приближает катастрофу! – Джедидия рывком поднялся на ноги, проковылял к доске и решительно перерезал затухающую кривую S-образной восходящей линией. – Ваш покойник еще слишком жив. Малейшая задержка – и Соединенные Штаты не успеют подняться и остановить объединенную Германию с ее сверхоружием!

– Сверхоружие… – скептически протянул Илай. – Все эти экстраполяции в лучшем случае вероятностны. Неужели такая мощная взрывчатка вообще возможна?

– Кто знает? – вступил в разговор Айзек. – У нее может оказаться и не химическая природа.

Мичем презрительно фыркнул.

– Не химическая? А какая же тогда?

Айзек тяжко вздохнул:

– Не знаю… И не хочу знать! Я стану прахом задолго до того, как ее изобретут, и буду вечно благодарен Господу за эту маленькую милость. Иногда… – Он снова повернулся к доске, пожирая взглядом уравнения, словно добрый католик – свои святыни. – Бывает, что в таких расчетах находишь и утешение.

Дэвис Белло, тот, молодой, ясно различимый сквозь толщу лет, задумчиво покачал головой. Однако не с сомнением, подобно Илаю с Финеасом, и не с ужасом, одолевавшим Айзека и Джедидию. Им владело совсем другое чувство. Единственный из всех, собравшихся в тот день, он подозревал, что готовит им будущее.

– Мы не можем ждать, пока рабство само испустит дух! – Это снова был брат Джедидия, вспыльчивый и язвительный. Гениальный мечтатель из Вермонта, хромой от рождения, Джедидия Кроуфорд первый угадал в работах Бэббиджа зародыш новой науки, которая будет рассматривать промышленность, экономику, политику и вообще любые общественные отношения как взаимосвязанные составные части единой научной головоломки. Он построил первое грубое подобие вычислительной машины и придумал чудесные деревянные таблички с отверстиями, позволяющие машине запоминать цифровые данные и команды.