В стране у Карибского моря

Номера скорее походили на проезды для экипажей: узкие, почти пустые помещения, сообщавшиеся о улицей и с внутренним двором посредством широких дверей из толстых досок. Разделявшие эти комнаты дощатые перегородки, не доходившие до потолка, были, во всяком случае в далеком прошлом, побелены известкой. Вверху ничто не мешало видеть черепичную кровлю дома, под которой, когда зажегся свет, зашныряли летучие мыши. Электрические лампочки, покрытые коркой грязи, попросту свисали на проводах со стропил. Поперек всей комнаты был натянут большой пестрый гамак из сизаля. Кроме того, в углу к стене была прислонена парусиновая складная койка. Я расставил ее, достал из багажа одеяло и скатал из своей одежды подушку. Теперь на многие месяцы вперед мой спальный комфорт часто будет таким, и я буду рад хоть какому-нибудь крову над головой. Несмотря на усталость, я долго не мог заснуть. За перегородкой раздавался медвежий храп соседа… На дворе жалобно выла собака. На станцию с оглушительным свистом и пыхтением пришел товарный состав. Наконец с мыслью о том, что Гондурас, цель моего путешествия, совсем рядом, я задремал.

— Когда мы отправимся дальше, дон Антонио? — спросил я своего провожатого за утренним завтраком, состоявшим из переслащенного, черного, как деготь, кофе, тарелочки вареных бобов, приправленных красным перцем, и чуть теплых кукурузных лепешек. Мы сидели на деревянных стульях кустарной работы с неудобными седловидными сиденьями. Другой распространенный здесь вид стула с сиденьем и спинкой из натянутой коровьей шкуры был бы куда предпочтительнее.

Гондурасец не спешил с ответом. Сложив вдвое лепешку, он, как ложкой, зачерпывал ею бобы.

— Может быть, в полдень, а то и после обеда, — спокойно ответил он. — Вы торопитесь?

— Не больше, чем вы, я-то попаду в Тегусигальпу с запасом времени.

— В жизни и так все получается с запасом, — философски заметил он. — Этому меня научила работа. Куда бы я ни приезжал за грузом, он всегда еще не был готов.

— Тем не менее в жизни все происходит позже, чем мы думаем, поддержал я разговор в заданном философском тоне, припомнив изречение древнего китайского мудреца, — в сущности мы никуда не можем поспеть раньше времени.

Он снисходительно улыбнулся:

— Это у вас там такие взгляды. Здесь у нас все, что можно, откладывают на завтра: так спокойнее. В таком случае время тянется бесконечно, и все получается само собой.

— Что вы везете отсюда? — перевел я разговор в практическую плоскость.

— Видите ли, сеньор, меня посылают за грузом в Кутуко. Это всего-навсего несколько портовых складов и домишек там, за городом, — он показал пальцем к востоку, на берег сверкающего на солнце залива, — где пристают океанские суда. Здесь, в самом Ла-Уньоне, они не могут причалить, к городской пристани подходят только мелкие суденышки. Там мне надо забрать газолин и смазочное масло. Если хотите, поедемте со мной. Смотреть там, правда, особенно не на что — здесь и то больше.

— Благодарю вас, дон Антонио, я уж как-нибудь сумею убить время, вас устроит, если я к обеду буду на месте?

— Comono (разумеется, почему нет?)! — ответил он (это одно из самых популярных в Центральной Америке выражений).

По ужасающей мостовой, из которой отдельные камни торчали на целую четверть, я сошел вниз к берегу океана. Я увидел обнажающуюся в отлив, страшно загаженную илистую поверхность. Коршуны-стервятники рылись тут, разыскивая нечистоты и застрявших на суше морских животных. Сюда же направлялись и свиньи с поросятами, чтобы понежиться в грязи под самой «набережной», на которой не мудрено было поломать обе ноги. Все ясно, ведь это была уже не столица, не парадный фасад «самой развитой республики Центральной Америки!» Разваливающиеся, поросшие зелеными водорослями мостки, за которыми никто не следил, вели через пузырящееся болото к мелкой заводи, где лежало на дне несколько маленьких моторных лодок. Рядом с мостками красовалось совершенно новое казарменное здание, в котором лениво потягивались солдаты в морской форме, как видно, уже с раннего утра мучимые бездельем. Даже здесь, на краю света, на каждом шагу встречались военные, и все они были непременно в стальных касках, с туго набитыми патронташами, в широких бриджах, заправленных в коричневые, начищенные до блеска кожаные краги. На многих кителях красовались разноцветные орденские ленты. Однако, одетые в тесную и жаркую форму, сыны отечества были еще менее подвижны, чем штатские. Этому способствовала и душная атмосфера тропиков.