В свете зеленой лампы

Углич не очень далеко от Москвы, если плыть к нему по реке. Всего два дня и две ночи на корабле – и мы на месте. Но мы сходили на берег во всех городах, где делались остановки, и ездили на экскурсии. Особенно мне запомнилась набережная Рыбинска со старинными фонарями на ней и бывшими купеческими особняками, выстроившимися вдоль булыжной мостовой. Ну и, конечно, белоснежный кремль Ярославля, там, где Ярослав Мудрый поборол медведя и заложил город…

Два дня пролетели незаметно, и вот я уже стою с чемоданом на набережной Углича и машу платком вслед уплывающему вдаль пароходу. Моя семья на высокой его корме, и все тоже машут. Все четверо, одетые в белую легкую одежду, отдаляясь, на фоне голубой воды сливались постепенно с белым корпусом корабля в одно небольшое светлое пятно. Жалко было расставаться, хотелось еще плыть и плыть, но мне надо было, пользуясь случаем, что москвичи в отъезде, навестить сестру и могилы родителей.

Дом наш в Ракушине стал довольно ветхим, у Марии коровы уже не было: больная спина не позволяла за ней ходить и доить внаклонку. Это посещение моих родных мест оказалось совсем безрадостным. Молодежи нет, одни старики, улица вся в ухабах, да и домов обжитых осталось раз-два и обчелся. Мы с сестрой сходили на кладбище, поплакали о родителях, сходили к соседям, таким же пожилым, как и мы, я подправила могилки как смогла. Даже поговорить особо было не о чем: тот умер, а тот уехал – вот и весь разговор. Я едва досидела там две недели и поехала обратно в Москву. Марийка очень плакала, когда я уезжала. И я тоже всплакнула. Здесь, в местах моего детства, особенно чувствуется возраст и то, что наша жизнь движется к своему закату. Мне-то хорошо, у меня есть пусть не родная, но любящая семья. А Мария? Не за что зацепиться ее одинокому сердцу здесь, в глуши Ярославской области. Ни семьи, ни родных, ни друзей, только одни могилы. Я обняла мою младшую сестренку крепко-крепко и вдруг заплакала прямо навзрыд о ее одинокой жизни…

Лучше я вам расскажу про Пермь и Лениных родных. Всё началось, как я знаю, с Лениной мамы, Татьяны Дмитриевны. Она родом была из тех мест, из простой заводской семьи Стаховых, но отправилась в Москву, как только стала совершеннолетней. Родные осуждали ее за то, что уехала в столицу из родных мест, за то, что стала артисткой, и за то, что вышла замуж за еврея. Но делали это негромко, между собой. Через какое-то время и ее младшая сестра Лиза вышла замуж, тоже за еврея, и уехала в Ленинград, остальные родные остались жить на Урале. Я, наверно, это уже рассказывала, но не грех и повторить, раз пришлось к слову. К тому времени, когда наши поехали в Пермь, из старшего поколения уже в живых никого не было, оставались только Ленины двоюродные сестры и брат.

Лена мне рассказывала перед отъездом о своей пермской родне. Видимо, всё-таки тяга Андрея к истории рода была в какой-то мере наследственной. Ее дед, Дмитрий Стахов, был квалифицированным рабочим большого Пермского оружейного завода. Жена его, Пелагея, была домохозяйкой. У них имелся собственный дом, пятеро детей, в хозяйстве лошадь и корова. Жили Стаховы в достатке, все дети получили высшее образование, кроме старшей Зои, которая умерла в семнадцать лет. Все в семье, кроме самого Дмитрия, переболели гриппом-испанкой, но выжили.

Вот у Лениного старшего двоюродного брата Володи они и поселились. Он работал на заводе, как и его отец, и у него была на реке Каме, на которой стоял их город, своя гоночная яхта. Конечно, трудно поверить, что у советского заводского рабочего в далекой Перми была яхта, но это правда, и этому существовало объяснение: Володя был яхтсменом и участвовал даже в областных соревнованиях от своего предприятия. Яхта, конечно, являлась заводским имуществом, но Владимир пользовался ею как своей. Там была каюта, где можно было ночевать, и он с нашими путешественниками плавал по реке, и они даже ночевали пару ночей кто в каюте, а кто на берегу в палатке, ведь яхта была гоночной, а каюта довольно тесной.

В этой поездке случилось значимое для меня событие: Андрей написал мне письмо. Может, это родители ему подсказали, а может быть, и настояли, чтоб написал, но это было неважно, важно то, что я держала в руках два листка корявого крупного почерка, написанных дорогой мне рукой. Уж сколько я это письмо перечитывала и целовала, не могу вам и передать! Через день я его знала уже наизусть.

«Здравствуй, тётя Лиза, моя крестная, как ты поживаешь? Я в городе Перми с мамой, Таней и папой на большой реке. Здесь интересно, мы живем у дяди Володи. Квартира у него маленькая, но есть яхта, и мы на ней плавали. Тетя Лиза, помнишь, я хотел стать космонавтом? Я ведь Гагарина видел, когда был в садике, а он ехал мимо. Но теперь я хочу быть капитаном. Мне очень понравился капитан в фуражке и с бородой, когда мы с тобой ехали по Волге на корабле, а теперь еще и яхта дяди Володи тоже нравится.