В свободном падении

Они ответили не сразу. Я посмотрел на Амину: она сидела так, будто ее покидало собственное тепло. Джалиль нервно оглядел комнату, блуждая взглядом, пока не наткнулся на мой.

– Так и есть, бро… – сказал он умоляющим тоном. – Слушай, ты знаешь, что Баба в тяжелом состоянии, и улучшения не предвидится. И я пытаюсь объяснить Амине.

– Нет. Ты же не будешь пускаться в объяснения, чтобы сделать вид, что…

– Ты дашь закончить?

– Что твоя просьба полностью оправдана.

– Ты дашь мне закончить наконец?! – завопил Джалиль, и в комнате стало тихо.

Он откашлялся и продолжил:

– Извини. Как я сказал, сейчас непростое время, – его тон снова стал умоляющим, – и ты знаешь, как сильно Баба хочет, чтобы я женился… – Голос Джалиля начал ломаться, а по щеке скатилась единственная слеза.

– Он позвал меня замуж, – перебила его Амина, – но не по-настоящему, просто притвориться ради…

– У Бабы серьезная сердечная аритмия. Ему очень плохо. Я из больницы не вылезаю целыми днями. Надо было сказать тебе.

– Так нечестно. Ты не можешь прикрываться болезнью отца, чтобы уговорить меня на фиктивную свадьбу.

– Это не шантаж, хабибти [31]. Я хочу исполнить желание отца, сделать его счастливым.

– Я бы больше тебя уважала, если бы ты сделал мне предложение всерьез.

– Нам еще рано, мы еще не готовы.

– А к этому, значит, готовы?

– Какая разница, если мы в конце концов все равно поженимся?

– Разница в том, что я тогда не стану дурой, которая подстраивается под твой дурацкий план. За кого ты меня принимаешь?

– Но я люблю тебя.

– Уважай меня сначала, а потом уже люби. Ты бы не потребовал такого от человека, которого уважаешь.

Джалиль опустил голову.

– А ты своему дружку ничего сказать не хочешь? – спросила Амина.

Я стоял с полуоткрытым ртом, Амина прожигала меня взглядом. Она хмыкнула.

– Ой все, я пошла, – объявила она и выбежала, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись. Джалиль посмотрел на меня с горькой досадой.

– Ты, блять, почему ничего не сказал?! – Он засуетился по комнате, хватаясь за волосы и чуть не вырывая их.

– А что я должен был сказать? Заставить выйти за тебя?

– Бро, я же все потеряю. Все!

– О чем ты?

– Чувак, я нищий. Нищий. У меня ни копейки нет, серьезно. А найти работу, нормальную работу – это сложно, так что я просто перебивался разным. Ну, покупал и продавал всякое…

– О чем ты?

– Нет, ничего такого. Все законно. Типа.

Я подозрительно посмотрел на него, не зная, чему стоит верить, а он фыркнул.

– А теперь Баба считает, что я веду распутную жизнь, – продолжил Джалиль. – Говорит, что мне ничего нельзя доверить, поэтому отдаст дом и все мое наследство другим, если я не женюсь. Говорит, жена и дети меня вразумят. Дадут понять мое истинное предназначение. Но я-то знаю: он просто хочет напялить на меня костюм с галстуком. Вот что он понимает под ответственностью.

– Не понимаю. Почему тогда просто не сделать Амине предложение по-настоящему?

– Потому что я не готов. Мне страшно, ясно? Мне страшно. Столько всего навалилось разом, и я не вывожу. Все слишком быстро. Ты бы женился на той, кого знаешь всего три месяца?

– Может быть. Женился бы, зная, что это все равно рано или поздно случится.

Джалиль смолк, опустил голову и упер руки в бока.

– Еще не поздно все исправить. Ты любишь ее?

– Кажется, да. – Он заморгал, густые ресницы быстро захлопали. – То есть да, люблю. Я не хочу потерять ее. Она потрясающая.

– Ты уверен?

– Да.

– Не похоже.

– Ты о чем, чувак?

– Бро, чего ты хочешь?

– Что?

– От жизни. Чего ты хочешь? – спросил я Джалиля, будто это был я.

– Не знаю, наверное, я просто никогда об этом не думал. Все было хорошо, когда я делал что-то одно, потом другое и ни к чему не привязывался. Я прикрывался учебой в универе, чтобы создавалось впечатление, что я чем-то занят, но на самом деле мне плевать. Я просто хочу, чтобы все было хорошо, понимаешь? – Джалиль отвел взгляд. – Хочу, чтобы все было хорошо. Но понятия не имею, кем хочу стать и чем заниматься.

– Ну, ты должен сам это выяснить. Нельзя просто стоять и ждать, пока жизнь проходит мимо, иначе она пожрет тебя изнутри. – Джалиль сидел и кивал, а я, как только слова слетели с языка, задумался, кому на самом деле говорю их – ему или все же себе. – Еще не поздно все исправить. – Я подвел итог, как заправский психотерапевт, готовый помочь всем вокруг, кроме себя.

Если можно увидеть, как мир всем своим грузом падает на плечи человека и давит его, – вот, смотрите. Какая замечательная проблема – жениться на любви всей своей жизни ради горы отцовских денег. Какая роскошь – хотя бы видеть умирающего отца. Знать, где его похоронят, где его искать. Какая роскошь – остаться с чем-то большим, чем ничто; большим, чем потеря и травма. Но все мы несем свой крест, какой бы тяжестью он ни обладал. Он давит только потому, что лежит на наших плечах. И кто из нас обменяет свой крест на крест другого, когда мы не знаем его тяжесть?

Джалиль шмыгнул носом, уронил голову на руки и заплакал. Я обнял его, как только что усыновленного сироту, как бродягу, которому дал ночлег.