В свободном падении

– Ого, звучит очень сексуально.

– Не хочешь узнать, как это переводится?

– Как это переводится?

– «У тебя большая голова».

– О боже, – говорит Майкл, а она смеется. Он пытается спихнуть ее с дивана, и ему почти удается – она висит, держась за край. Белль визжит, кричит, хохочет, и он помогает ей забраться обратно.

– Я просто пошутила!

– Знаю.

– Придурок.

– Я тоже немного знаю испанский.

– О, правда?

– Guapa.

– И какую девушку ты пытался впечатлить, когда это выучил?

– Я еще знаю… «Bailamos, let the rhythm take you over, bailamos, te quiero, amor mío».

– Ты же просто спел Энрике Иглесиаса? Вот как, значит? Хитрая жопа.

– I can be your hero baby!

– Воу, ладно. Это было неожиданно. Даже на английском. Ты уже даже не стараешься.

– Честно говоря, ты не ценишь мои усилия.

– Да тут и ценить нечего. Ты не умеешь петь.

– Мы еще тебя не слышали…

– И вообще такой испанский не в моем стиле.

– Джей Ло? Шакира?

– Мой испанский – это, я не знаю, Амара ла Негра.

Настает секундная пауза.

– Еда!

Она спрыгивает с него быстро, как кошка, и бежит в кухню. Оттуда доносятся звон посуды и хлопанье дверцами шкафчиков.

– Это называется худут, – говорит Белль. Майкл заглатывает кусок, почти не жуя, и смотрит на нее с непониманием.

– Гарифунское блюдо.

Он все еще не понимает.

– А с тобой без уроков истории нельзя, да?

– Очевидно, мне многому придется тебя научить, – отвечает она.

– Ну, как бы то ни было, это потрясающе, – говорит Майкл с набитым ртом. Белль довольно смотрит на него.

– Что могла сделать за пять минут. Рада, что тебе нравится.

Он кивает и смотрит на нее с восторгом ребенка, увидевшего фокусника.

– Ну, давай, – говорит она, видя, что ему не терпится получить добавки. Он бежит на кухню и возвращается с полной тарелкой.

Они сидят на диване друг напротив друга и обмениваются томными взглядами. Она попивает вино, он – ромашковый чай. Поодаль звучит акустическая музыка, в голосе солиста тысяча разбитых сердец, которые ищут путь к исцелению.

– У тебя есть член.

– Что?! – восклицает Майкл, чуть не пролив чай.

– У тебя есть… пенис, – говорит она, проводя рукой по воздуху, будто это может что-то пояснить.

– Вполне уверен, ты не только что его заметила. – Он хитро смотрит на нее и ухмыляется.

– Это так необычно. Я иногда диву даюсь, что ты не женщина.

– Ладно… Я вполне уверен, что я мужчина, но продолжай.

– Все равно гендер – это социальный конструкт, но заткнись и дай закончить. Мне с тобой так легко и хорошо. С мужчиной. С самым что ни на есть мужиком. С игрек-хромосомой. И мужским половым органом. Пенисом. Яйцами.

– В последний раз были на месте.

– Наши отношения развиваются быстро, как лесбийские.

– В смысле?

– Если продолжим в таком духе, поженимся через пару месяцев.

Майкл пожимает плечами.

– А почему нет? – отвечает он и в шоке осознает, что через несколько недель его тут уже не будет. Белль смеется, потому что его это не пугает.

– Ты ведь не понимаешь даже? Забавно, что гетеросексуальные люди вообще ничего не знают о других видах сексуальности. Особенно мужики.

– И вот ты встречаешься с мужиком.

– Мужиком. Чувствую себя предательницей, я же обещала, что больше никогда не буду этого делать. Тогда меня это и правда достало.

– О, так у тебя уже были мужчины?

– Да.

– Когда в последний раз?

– Много лет назад. Наверное, еще в колледже…

– И как?

– Колледж или мужчина? Скажем так: и то, и то сплошное разочарование, – тут же отвечает она на свой вопрос. – Эх, и почему парни вечно думают, что ты им чем-то обязана, хотя обязана на самом деле только разочарованием?

Майкл пожимает плечами.

– Когда мы трахались, он кончал и просто лежал рядом, а я шла в душ и приводила себя в порядок… Но ты… У тебя женские прикосновения, женская чувственность.

– Уверен, что далеко не все мужчины или женщины…

– Шшш. Знаю, но дай мне сказать.

– Тебе или вину?

– Ха, а ты забавный, мой тип. У тебя в жизни была любовь?

– Любовь?

– Да, любовь. Не притворяйся, ты слышал.

– А у тебя?

– Ладно, признаюсь. Да, я любила, и не боюсь сказать об этом. Твоя очередь…

– Даже не знаю… – колеблется Майкл, теряясь в воспоминаниях. – Иногда мне кажется, что да, а иногда я в этом не уверен. Не знаю, любил ли я и любил ли меня кто-нибудь. Скорее людям приходилось быть со мной.

– Это как? – искренне интересуется Белль.

– Они как будто принуждали себя, будто это обязанность, а не их личный выбор. Я никогда не чувствовал, что меня любят так, как я хотел бы, как я понимаю любовь.

– И почему же?

– Ну, для меня это как дом. Дом, который ты строишь себе и своей любви. В моем языке говорят: «na lingui yo». Это значит «я люблю тебя», но и «ты мне нравишься». Ты как бы говоришь о вечном, но и о сиюминутном. «Я твоя любовь», но и «Я твой друг». А у меня, кажется, ни того, ни другого не было. Может быть, у меня и была любовь, но я все равно чувствовал себя одиноким.

– Ох, Майкл…