В свободном падении

Майкл возвращается в квартиру в Бруклине. Останавливается у банкомата и проверяет баланс: 1200 долларов. Он снимает все и, сжимая банкноты в руке, сует кулак в карман. Может, просто выкинуть их или сжечь и покончить со всем прямо сейчас. Пошло оно все, достало. Готов помочь всем вокруг, кроме себя. В моей жизни всегда так происходит, так случается. Но никто в упор не видит, никто не понимает, каково нести этот вес, это страдание. Никто мне не верит, не верит моей грусти. Я тут один. И ни с кем не делюсь своими глубинными чувствами, потому что не знаю, что сделаю с собой, если они всплывут на поверхность. А сейчас-то я чем занимаюсь? Раз за разом наблюдаю, как люди пользуются мной, высасывают по частичке все остатки радости и мира, за которые я держался.

Я преодолел столько всякой дичи, чтобы просто здесь оказаться, я по улице пройтись не могу без напоминаний о том, сколько боли перенес; этого пырнули, того застрелили, этот в тюрьме, эту изнасиловали, а где-то за океаном у меня есть семья, которую я едва знаю, но так сильно люблю; люблю сильнее, чем может вынести сердце, и это лишь множит страдания. Мне нет покоя ни здесь, ни где-то еще; в моей жизни не существует места, где бы я был в покое, и не важно, как сильно я стараюсь выкроить пространство для себя, в итоге туда все равно кто-то заявляется и все рушит – не сразу, разве только иногда, но обычно по кусочкам, и мне невыносимо больно так жить. Лучше ли быть одному? Возможно? Ненадолго да, но всю жизнь? Не знаю. И потом, может, лучше вообще не быть здесь, хотя опять же, это битва, битва, которую я веду всю жизнь и не знаю, сколько еще продержусь. Так что сниму перчатки и сложу оружие… Битва окончена.

Майкл входит в дом, спотыкаясь, от него разит алкоголем, словно плохим парфюмом. С бутылкой в руке он валится на постель и смотрит в потолок. Осознает, что плачет, когда по щеке из края глаза катится холодная капля. Белль. Он должен принять это решение, сделать неизбежный, но все-таки его личный выбор. Ее лицо встает перед ним, стоит закрыть глаза; ее образ преследует, как фантом, как повторяющееся видение. Он не может открыть глаза, но и закрыть их не желает. Не хочет видеть ее, но хочет ощущать: ее руки, ее дыхание. Эта неустранимая боль, как будто что-то внутри него умирает. Оно умирает. Уже умерло. И он должен это похоронить. Поток слез превратился в потоп. Он бездвижен. Белль. Ее имя отдается эхом в голове, пока он не засыпает.

– Кто там?

– Это я.

– Я спрашиваю, кто там?

– Это я, открой!

– Майкл! – Белль стоит в дверях, на красивом лице застыло удивление. –  Что ты тут делаешь? – спрашивает она. Он проходит мимо нее в гостиную и снимает куртку.

– Надо было увидеться.

Она закрывает дверь и медленно подходит к нему, не поднимая взгляд.

– Прошу, не уходи…

– Я все сказала, Майкл.

– Прошу, Белль. Мы можем все изменить. Представь себя на моем месте, неужели ты думаешь, что я просто смирюсь с этим?

– Ну, рано или поздно тебе придется это принять. Я такая, понял? Я не стану другой.

– Другой? Я не просил тебя быть другой. Моя жизнь стала другой, когда я тебя встретил. Благодаря тебе я смог забыть. Благодаря тебе ушла боль. Я еще ни к кому такого не чувствовал. И знаю, что не почувствую больше. Но…

– Но что?! – взрывается Белль. – Что дальше? Поженимся? Ты останешься здесь? Со мной? Не вернешься в Лондон? Майкл, ты ведь сюда не из-за меня приехал, а из-за себя. У нас и не могло ничего сложиться.

– Но еще не конец. Да, тебе нужны деньги, но все будет хорошо, мы что-то придумаем.