В свободном падении

Мы легли на тахту, двумя отдельными чужими телами, ноги на полу, смотрели в потолок, темный от водяных подтёков. Нина раскинула руки широко, привыкшая, видимо, спать одна, на широкой кровати, угодила мне в лицо раскрытой ладонью. Я зажмурился, выругавшись неслышно.

— Почитай мне стихи, а?.. — попросила Нина, убрав с моего лица руку.

«Мало тебе, что ли, поэтических чтений?» — подумал я, слегка раздражаясь.

— Не хочешь — не читай, — пробормотала она обиженно, откатившись на край тахты, повернувшись спиной. Вероятно, я произнёс этот риторический вопрос вслух…

— Прости, Нина, не обижайся. Сейчас… — Я закрыл глаза, вспоминая. В голове вертелось только одно, не подходящее случаю стихотворение, но, так и не вспомнив ничего другого, в дрожащей тишине, я произнёс:

Чтоб пить вино свободно я убил
Свою жену. Она, бывало,
Всю душу криком надрывала,
Коль без гроша я приходил…

Нина молчала, всё ещё повернувшись ко мне спиной. Вспомнив следующую строфу, я продолжил:

Как воздух чист, как много света!
Я счастлив счастьем короля…

Набравшую было мощь декламацию прервали резкие всхлипы, вскрики, стук падающей мелкой мебели. Я вскочил, спрыгнул с тахты, бросился вниз, ломая ступени, архаичную решётку снеся по пути.

Первой я увидел Йоко-Аню, мечущуюся по студии без смысла, с дамской сумочкой на вытянутых руках. Вадим лежал на полу и шумно исторгал изо рта настоящую радугу: красный, оранжевый, жёлтый, синий — эти цвета, вперемешку, изящными мазками покрывали обеденный стол, диван, пол, подушки. Судя по тому, как держала Аня в руках свою сумку (как крепко обосравшегося чужого ребёнка), вонючая радуга проникла и туда, в её священные недра.

Я почувствовал дыхание на своём плече: Нина, прижавшись ко мне, деликатно стояла сзади. Йоко-Аня ругалась, верещала, вопила, переключаясь местами на ультразвук. «Сделай же что-нибудь!» — прошептала за спиной Нина. Я только покачал головой — стихию такого масштаба было не остановить, как не старайся. Вадика всё рвало и рвало, казалось, этому не будет конца, пока всю квартиру не окрасит Вадим содержимым своего желудка. Я взял под лестницей пустой холст и подложил перед ним, тут же ретировавшись. Вадик послушно схватил его руками и вырвал и на него, оставив яркий, сюрреалистический мазок.

— Анатольичу понравится, — объяснил я свои действия ошалело глядевшей на меня Нине. Конечно, ни черта это ему не понравится: Анатольич старый, скучный, академичный художник позапрошлого века, надеяться на то, что в нём вдруг проснётся тяга к такому радикальному авангардизму на исходе пятого десятка лет, не приходилось. Я отложил холст к стене. Вадик же, наконец, сделав пару прощальных всхлипов, торжественно упал лицом в собственный шедевр. В собственный, если хотите, masterpiece.

А потом в ванной шумела вода, и чавкала выжимаемая губка. Аня пыталась спасти свою обесчещенную вещь. Нина прижимала мокрую тряпку к Вадикову лбу и поила его прохладной водой с льдинками. Я стоял в немом отупении перед форточкой — мне велели открыть её, и я так и остался стоять перед ней, беспомощный, как разрядившийся робот.

— Что ты встал? — удивилась деловитая Нина. Она уже закатала по колено джинсы и надела фартук, готовая к устранению зловонного беспорядка. — Пойди в аптеку, купи угля, аспирина и влажных салфеток. У тебя есть деньги?

Деньги? Может быть, что-то есть.

В карманах я нашёл обильную, замусоленную мелочь. Допив оставшийся вермут, я взял с комода пачку с единственной сигаретой и отправился вниз. В подъезде пахло мёртвыми крысами…

6

Если говорить только о внешней, «поверхностной» стороне вопроса, то большинство женщин, увы, не заслуживает особенного внимания. Это некий экземпляр средней приличной женщины, так называемая «обычная женщина», женщина «ОК». Если спросить среднего мужчину, что он думает о такой средней женщине, он скажет, вероятнее всего, что-то вроде «ну, ничего так, нормальная» или «ну, в принципе, пойдёт». Нормально. Пойдёт. Мужчина, избалованный женской лаской сверх меры, может и принизить достоинства средней женщины: «да не, не очень», или же «не, ну так себе», или даже «не, страшная она, ты чего» — вот так он может сказать, запросто. Мужчина одинокий, истосковавшийся, напротив, запоёт ей дифирамб, скажет «офигенная», или «супер», или «блин, классная какая». И тот и другой ошибётся, погрешит против чувства прекрасного, ибо женщина эта не заслуживает ни низкой, ни высокой оценки. Женщина как женщина, вполне подходящая для спаривания, рождения и воспитания детей, стояния у плиты и зарабатывания прожиточных денег.

Есть также куда более редкий тип женщины, женщина-богиня, женщина, рождённая для восхищения, для сочинения о ней сонетов и песен. Откуда берётся такая женщина и куда исчезает, не совсем понятно, оставим эту женщину временно в стороне. Речь не о ней.