В тени баньяна

Она отдала мне лайм, и я стала водить им по ее спине. Кожа на правом плече была содрана – мама весь день таскала на нем ведра с землей. Я терла сильнее, как будто хотела смыть мамину печаль, смыть все, что терзало ее тело и душу. Мама поморщилась – едкий лайм щипал кожу, и мои грубые прикосновения только усиливали неприятные ощущения.

Я стала тереть не так тщательно. Мама полила горевшие плечи водой. Ручейки побежали вдоль позвоночника, проступавшего посередине спины, как горная гряда. Я могла пересчитать все позвонки, все косточки. Горы, Меконг, Великая Китайская стена – мама будто несла все это на себе. Я вдруг почувствовала всю тяжесть, всю огромность ее горя. Оно было повсюду. В мамином дыхании. В невысказанных словах. В невыплаканных слезах. В непролитой крови. У мамы прекратились месячные – как-то ночью, думая, что мы с Бабушкой-королевой спим, она рассказала об этом Большому Дяде. «Я не уберегла дочь от смерти, и, видимо, в наказание боги лишили меня способности иметь детей». – «Богов нет, – ответил дядя. – Если бы жизнь дарили боги, они бы знали ей цену. Богов нет. Только бессмысленная пустота».

Мама выпрямилась, вылив остатки воды себе на ноги. На несколько мгновений она стала прежней – легкой и радостной, словно мыльный пузырь, который, кружась и переливаясь, летит в небеса, и в нем отражается весь мир: деревья, горы, реки, мамина печаль, моя печаль, печаль Большого Дяди…

Мама говорила, что не любит лишних слов, и все же именно она когда-то впервые показала мне радугу в мерцании дождя и солнечного света. «Смотри, милая! Горка!» – воскликнула мама. С тех пор я научилась за внешней стороной вещей видеть их смысл. Даже в дождь может светить солнце, а небо может явить нечто более прекрасное, чем белые облака и бескрайняя синева.

…Мыльный пузырь поднимался все выше, неуловимый, почти прозрачный, пока наконец не исчез из виду. И казалось, вся печаль исчезла вместе с ним, растворилась в воздухе, словно ее никогда и не было.

Глава 26

Мы с Муй пришли в школу. На месте учительницы, откинувшись на стуле и положив ноги на стол, с винтовкой поперек живота сидел солдат Революции. Подошвы босых ног были почти такими же черными, как его одежда. Солдат пристально смотрел на нас, жуя травинку, словно скучающий вол. Я узнала его по шраму на правой щеке, похожему на серп. Моук – так все называли солдата. Он командовал местными солдатами и редко показывался нам на глаза, и его появление неизменно внушало страх.

– А где товарищ Учительница? – спросила Муй, которая, в отличие от меня, ничего не боялась.

– Ушла, – буркнул Моук, не вынимая травинки изо рта.

Когда он жевал, шрам тоже как будто жевал, отчего Моук становился похожим на жуткое существо, пожирающее собственное лицо.

– А куда она ушла?

– Никуда.

– Тогда почему «ушла»?

Моук не ответил. Вытащив травинку изо рта, он принялся катать ее между большим и указательным пальцами.

– У нас было домашнее задание, – сказала другая девочка.

Нам задали выучить слова песни «Мы, дети, любим Организацию».

– Вот ваше домашнее задание! – Моук вдруг вскочил и ударил кулаком по столу. – Уничтожить все это. От вашей учебы никакого толку! Никакого! Ясно вам?

Мы испуганно вжались в стулья. Все боялись дышать. В классе стояла полная тишина.

И только бесстрашная Муй подала голос:

– Нет.

– Глупые дети! – Моук с грохотом отбросил стул. – Революции нельзя научить! За нее нужно сражаться! Долой рассуждения и разговоры – только действия! – Подняв стул, он швырнул его в стену. – Вот так! – Он пнул один обломок стула и наступил на другой. – А это все никому не нужно! Как стул! Теперь ясно?

Мы дружно кивнули.

– Он есть – невелика польза, его нет – невелика потеря. Поняли?

Мы снова кивнули.

– Тогда пошли вон!

Возвращаясь домой, мы увидели группу мужчин, возводивших посреди улицы – прямо напротив здания городской администрации – огромный бамбуковый помост. Никто не говорил, для чего он нужен. За работой мужчин угрюмо следили несколько солдат. Весь город собрался вокруг и с нетерпением ждал.

К полудню все было готово. На помосте, который возвышался над землей примерно на фут, установили арку, сплетенную из листьев кокосовой пальмы и соцветий ареки[41]. Здесь будет свадьба, пояснили нам. Общая для нескольких пар. Вот только эта свадьба больше походила на похороны. Когда на помосте появились женихи и невесты, мы поняли почему. Одетые в черное, с серьезными лицами, они парами выстроились под аркой, и в середине стояла наша учительница со своим женихом – одноногим солдатом Революции на костылях. От ноги у него осталась лишь короткая культя, при ходьбе болтавшаяся взад-вперед. Толпа застыла в изумлении. Сперва люди молчали, а потом начали шептаться: «У нее красные, опухшие глаза. Похоже, она плакала». – «А ты бы не плакала, будь у тебя такой жених?» – «Хорошо, что у меня нет дочери на выданье…»

На помост взошел Моук и, показывая на одноногого солдата, воскликнул:

– Слава нашему храброму солдату, который не пожалел своего тела для Революции!

И он громко захлопал в ладоши.