В тени баньяна

К моему разочарованию, она пришла без дочери – Муй. Правда, время было позднее, и Муй, вероятно, спала. Я и сама уже лежала в постели под москитной сеткой, и взрослые думали, что я сплю. Я же тихонько наблюдала за Тяе Буй. Она доставала из корзины продукты и отдавала их маме: копченую рыбу, вяленую говядину, мешок клейкого риса, небольшой кусок тростникового сахара. Еще она принесла пачку сигарет.

– Американские, один процент табака, девяносто девять процентов империализма, – выдала Тяе Буй, протягивая сигареты Большому Дяде.

Она снова хихикнула, и ее живот заколыхался, как желе. Тяе Буй вообще напоминала огромный пузырь, который радостно дрожал и подпрыгивал. И я никогда раньше не слышала, чтобы взрослый человек так разговаривал: сопровождая чуть ли не каждое слово хихиканьем.

Большой Дядя поблагодарил Тяе Буй и, глядя на пачку, добавил:

– Я думал, их уже нельзя достать…

Тяе Буй рассказала, что товарищ Кенг и глава округа были на днях на границе с Вьетнамом.

– Иногда кое-что просачивается к нам через границу.

Некоторое время все трое молчали, а потом дядя спросил:

– Вам известно, почему мы все еще здесь?

– Помните, в день вашего приезда глава округа вдруг ушел посреди собрания?

Большой Дядя и мама кивнули.

– Так вот, судя по всему, глава соседнего округа узнал о вашем приезде и потребовал, чтобы вас отправили куда следовало. Наш глава отказался: зачем тратить время и силы на поездку в другой конец страны, когда вы пригодитесь здесь? Глава соседнего округа обвинил его в отсутствии твердой «политической позиции» и пригрозил доносом. Не сказал прямо, что донесет, однако намекнул на это.

– Но ведь мы – никто, – нахмурился дядя. – Зачем им портить из-за нас отношения?

– Дело не в вас – дело в них. Муж говорит, идет борьба между сторонниками Дела и приверженцами Партии. Глава округа – возможно, один из немногих, кто по-прежнему верит в Дело, в идеалы Революции, ради которых все затевалось.

– Все решает случай. – Большой Дядя покачал головой. – Как будто мальчишки играют в «камень, ножницы, бумага».

– Если вас это хоть немного утешит, оказаться здесь – большая удача. Баттамбанг – страшное место, туда отправляют «нежелательных» людей, а вы считаетесь… – Тяе Буй осеклась.

– …нежелательными, – закончила за нее мама.

Наступила полная тишина. Слышно было только, как храпит Бабушка-королева.

Тяе Буй ушла. Большой Дядя закурил. Он медленно, глубоко вдохнул, делая первую затяжку. Подошла мама. Я видела, как дрожат ее губы в неровном свете керосинового фонаря.

– Можно? – спросила она, вытряхивая сигарету из пачки.

Дядя поднес фонарь к маминому лицу. Синее пламя лизнуло кончик сигареты. Пока мама затягивалась, дядя смотрел на ее губы. Скрестив руки на груди и зажав сигарету меж пальцев, мама откинула голову и выпустила струю дыма с такой легкостью, что я поняла: это не первая ее сигарета.

– До чего странным может быть последнее желание человека, – тихо произнес Большой Дядя. Он наклонился, чтобы поставить на пол фонарь, а затем провел рукой по затылку, погладив отросшую щетину. – Когда я думал, что скоро умру, мне хотелось одного – выкурить сигарету. – Дядя горько усмехнулся.

Мама посмотрела на него, однако ничего не ответила.

Дядя отвел взгляд и продолжил:

– Однажды ночью к нам в хижину пришли солдаты. Они велели мне идти с ними. Я спросил зачем. Они разозлились. Сказали, что я агент ЦРУ. Совсем еще мальчишки, к тому же безграмотные. Они даже восток от запада отличить не могли – откуда им было знать, что такое ЦРУ? Они просто повторяли чьи-то слова. Если ты им нужен, но при этом не сделал ничего дурного, они обвинят тебя в сотрудничестве с ЦРУ. И, как я понимаю, ты ни за что в жизни не докажешь, что они врут.

Они сказали, что должны забрать меня. Зачем? Я пришел в бешенство. Какого черта им нужно? Они стали угрожать, что убьют мою семью у меня на глазах. Тогда я сдался, и меня выволокли на улицу.

Большой Дядя замолчал, глубоко вдыхая дым. Мама ждала. У нее в руке тлела недокуренная сигарета.

– Они привели меня в лес. Там были бараки, и клетки, и выкопанные траншеи. Что-то вроде тайной тюрьмы. Или военного лагеря. Солдаты напоминали мальчишек, играющих в войну. Они начали перевоспитывать меня. Сказали, я должен очистить свой разум, избавиться от империалистических мыслей. Воспоминания – болезнь, а я полон воспоминаний. Меня нужно вылечить. К моей голове поднесли кокос… Многие умерли так. Но не я. Я слишком сильный, говорили они друг другу, слишком большой. Должно быть, во мне иностранная кровь. Чистокровные кхмеры не такие крупные, не такие высокие. Я наверняка сын американской шлюхи. Они хотели, чтобы я сознался. Кто мои отец и дед? Как их зовут? Я молчал.