В тени шелковицы

День был жаркий. Во второй половине дня их округу задело краем тучи. Сильный ливень смочил землю, но солнце быстро высушило лужи, и к вечеру опять парило до изнеможения.

Утренняя стычка со Штевицей выбила Решетара из колеи на целый день. Он вне себя слонялся по двору, снедаемый внутренним беспокойством, которое никак не унималось.

После обеда, когда сын уехал на работу, старик прилег в кухне на диван и попытался заснуть. Но так и не задремал ни на минуту, в глазах вновь и вновь вставала утренняя сцена, и опять кровь бросалась в голову.

После грозы он вышел в сад и на загуменье. Побродил там, осмотрел деревья, овощи, попробовал палкой, сколько влаги впиталось в землю. Так он провел время до вечера.

Ночью снова разразилась гроза. Гремел гром, сверкали молнии, шел дождь. Временами казалось, что гроза уходит, но она тут же возвращалась и так и кружила над селом.

После полуночи в воздухе похолодало, перестали сверкать молнии, и только дождь шелестел до самого утра.

При полуоткрытом окне, под тихий шум и дробный перестук дождевых капель Решетар крепко уснул.

Спал он как никогда долго, уже и семь пробило, а он все еще не появлялся в кухне.

Сын забеспокоился, упаси бог, приключилось что. Подождал еще четверть часа, но отец не просыпался, и он пошел взглянуть, что с ним.

Только тогда отец проснулся.

— Что ты, что случилось? — встрепенулся он.

— Ничего, — смущенно ответил сын. — Ничего не случилось.

— Вот дьявольщина, эко я заспался, — чертыхнулся отец, глянув на часы в кухне. Покачал головой, не веря своим глазам.

Сон подействовал на Решетара благотворно. Он чувствовал себя намного лучше, чем накануне. От вчерашней подавленности не осталось и следа, а когда он выглянул наружу и увидел свежую зелень сада, настроение у него совсем поднялось, и он даже начал посвистывать.

— А что, если я сейчас разведу немного цемента а пойдем оштукатурим заднюю стену, — предложил сын.

— Можно, — согласился отец.

Они вышли во двор, приготовили все необходимое и собирались уже делать раствор.

Но перед этим оба одновременно глянули на дом напротив и тут же увидели ее!

Она лежала во всем своем великолепии, пышная и полная сил, словно живая, и, простертая, казалась еще более могучей. Когда он подпилил ее, она рухнула кроной на улицу, как будто в последнее мгновенье хотела выскочить со двора своего палача. Несколько ветвей упали на забор, он накренился под их тяжестью, но не завалился, так что крона лежала не совсем на земле. Красные гроздья сочных ягод свисали над тропинкой, прохожий мог срывать их стоя, сидя и даже лежа прямо в рот. Да, на первый взгляд она еще казалась живой, но это только казалось.

Отец и сын вышли на улицу, несколько минут смотрели туда, потом не сговариваясь двинулись дальше и остановились только у спиленного под самый корень дерева.

— Он ее спилил, — тихо сказал сын. — Я думал, что ее молнией свалило.

— Значит, он таки спилил ее, — сказал отец. — Я дал ему хлеба и сала и все же не уберег ее.

— Зачем он это сделал? — спросил сын, не обращаясь ни к кому.

— Надо мне было вчера вести себя решительней, — корил себя отец. — Нельзя было ему доверять.

Он направился к дому.

Двери были распахнуты настежь. На пороге оба заколебались, потом отец пошел на веранду. Сын последовал за ним.

Там никого не было.

Они прошли в кухню.

Штевица лежал навзничь посреди кухни. Рот у него был приоткрыт, казалось, он насмехается над ними. Тело уже было холодным.

Хлеб, сало и все три луковицы лежали на столе нетронутыми.

Перевод И. Богдановой.

ПОТОМКИ

Всю ночь Паулина металась на постели, боялась проспать. То и дело зажигала лампу, смотрела время. В три часа не выдержала и встала, хотя можно было еще спокойно спать.

Вдруг бы я задремала как раз сейчас, подумала она, одеваясь. Боже упаси! Хорошо, что устояла перед искушением закрыть глаза.

Она включила плитку, поставила чайник и, пока он закипал, осмотрела свое хозяйство, не забыла ли чего.

Открыв холодильник, она окинула взглядом его содержимое, задвинула поглубже какую-то кастрюльку. Захлопнула дверцу и пошла в кладовку. Полные полки вызвали ее одобрение, и она довольно улыбнулась.

Она уезжала из дому на два дня, а еды для сына наготовила, будто собиралась отсутствовать не меньше недели.

— Мама, зачем ты столько стряпаешь, — сокрушался Йозеф накануне, глядя, как мать целый день крутится у плиты. — Свари суп-гуляш, и ничего мне больше не надо.

— Я знаю, что тебе надо, — отрезала она.

— Вернешься — все так и найдешь, — погрозился сын.

— Тебе полезно поесть горяченького, — отвечала Паулина.

Йозеф лишь рукой махнул.

Но мать не обратила внимания на предупреждение сына, довела дело до конца и, обозревая утром плоды своих усилий, испытывала чувство удовлетворенности.

Паулина заварила чай, положила сахар, помешала ложечкой и, медленно прихлебывая, стала пить.

Допивши, она надела толстый свитер, повязала голову платком, взяла с лавки сумку, приготовленную еще вечером, и подошла к двери, ведущей в комнату.

С минуту колебалась, потом все-таки открыла дверь и сказала сыну, что уходит.