В тени трона

Ни с кем, даже с Джонни, Михаил не решился бы поделиться своей тревогой. А нагружать сомненьями жену, сидящую в Гатчине, он не хотел – достаточно с нее заботы о детях, о доме да и о судьбе самого Михаила на передовой. К этому подмешивалась не отпускающая досада: в письмах мужу на фронт Наташа несколько раз без всякого, казалось бы, повода упоминала двоюродного брата Миши, великого князя Дмитрия Павловича, которому муж представил ее когда-то мимоходом, а потом они где-то случайно повстречались. Замечательный, по Наташиной оценке, молодой человек – «этот Дмитрий просто ландыш!» Читая письма жены, Михаил не мог отделаться от неприятных вопросов: что за «случайная встреча»? Почему «ландыш»? И с какой стати писать о его частых визитах в семейный особняк на Николаевской улице? Может, в этом и нет ничего, кроме жалости зрелой женщины к мятущемуся юному князю. Может быть и так… Но появление откуда ни возьмись этого «ландыша» оставляло горький осадок, и не без крупиц ревности в нем.

Тем не менее Наталья пользовалась каждым удобным случаем, чтобы поехать во Львов на свидание с мужем – хотя бы на день-другой. Медовое время встреч летело, словно санки с горы, часы мелькали, как минуты, и их всегда не хватало. Потом прощались, с влажными глазами, Михаил возвращался на фронт, Наталья в Гатчину, и спустя какое-то время снова возникал на горизонте князь Дмитрий Павлович. При упоминании этого имени Михаил невольно сжимал кулаки и играл желваками – и перед его глазами почему-то появлялась почти забытая Дина Коссиковская, за любовь к нему высланная из России за границу. Где она, что с ней? Помнит ли о нем?

11 « В пропасть упасть – пропасть»

Война вклинилась в любовь Михаила и Натальи. Не будь войны, не случилась бы и отлучка великого князя на фронт, и никакой «ландыш» не появился бы на горизонте женщины, тоскующей по мужу и дрожащей за его жизнь. Человек ко всему привыкает и приноравливается, так он устроен, к меду счастья и горечи ожидания, к несбыточным надеждам, даже к уколам ревности, а вот смириться со смертью любого, а тем паче близкого человека – он не властен. А смерть от пули, от удара ножа или удара молнии, да любая внезапная смерть – явление противоестественное, не объяснишь ее ни преклонным возрастом, ни длительной тяжкой болезнью: жил-был человек, и вдруг нет его. Вообще трудно свыкнуться с мыслью, что все, имеющее начало, приходит к концу; неизбежность финала нагоняет тоску. Массовая солдатская гибель на полях войны воспринимается со стороны как часть общей жуткой картины, и это обобщение притупляет остроту восприятия. А когда уходит кто-то из близких людей, гневное изумление и боль разливаются до краев.

Но для Натальи беда нагрянула не с Западного фронта: в Москве одна за другой, за два месяца, скончались две ее сестры, младшая и старшая: Оля – от воспаления легких, Вера – от последствий операции аппендицита. Горю не было границ – со времени первого своего, «музыкального», брака Наташа всегда поддерживала связь с близкими; в отчем доме, в родной семье она всегда находила теплое понимание и душевную поддержку.

Михаил лихорадочно искал возможность вырваться с фронта домой хотя бы на несколько дней – поддержать жену в настигшем ее горе. Но оставить передовую командир дивизии не мог себе позволить: противник наступал, дела шли все хуже и хуже. Неудачи русских войск объяснялись нехваткой артиллерийских снарядов – давала себя знать стратегическая ошибка Генштаба: принятое в старых сражениях правило «пуля дура, штык молодец» не работало в войне с немцами, вдосталь оснащенными и пушками, и снарядами. Отступление на фронте и ужасные потери убитыми и ранеными вызывали брожение в тылу; там склонны были сваливать военные неудачи на германских шпионов, свободно орудовавших в России. За этими досужими подозрениями проступала фигура Александры Федоровны – ее германское происхождение разжигало ненависть и отбрасывало тень на весь царский двор, где, с ее благословения, крепко обосновался «святой черт» Гришка Распутин. В Москве дело дошло и до погромов – ярые патриоты взялись с азартом громить магазины и предприятия немцев, покинувших фатерланд не одно поколение назад и давным-давно обрусевших. Новости о происходящем в тылу достигали фронта и вызывали волнение в войсках.

В Дикой дивизии подобные слухи не находили отклика: все были заняты войной, столичные настроения их не интересовали. В одной из контратак Чеченского и Татарского полков горцы потеряли почти половину личного состава, но выбили немцев с их позиций и заставили противника отступить. Приказом штаба армии дивизию сняли с передовой и отвели за вторую линию обороны для отдыха и пополнения – но, по существу, кавказцев держали в боевом резерве и в случае надобности могли в любой момент срочно заткнуть ими внезапный прорыв линии фронта. Михаил воспользовался краткой передышкой и поспешил в Гатчину, к Наташе. С генерал-майором отправились ординарец Магомед и личный секретарь Джонсон.