В тесных объятиях традиции. Патриархат и война

Не вызывает сомнения то, что как мужчины, так и женщины воспринимают реальность, преломляя её в призме гендерных измерений. Образ воина, защитника Отечества привычно воспринимается всегда в маскулинных чертах. И в том, что этот образ приобретал, хоть изредка женские силуэты, усматривалась угроза мужскому доминированию. Отрицая заслуги женщин в войне, мужчины подсознательно оберегают основания собственной власти: почему же они расположены «сверху», если женщина может справиться со всем тем, чем мужчина, даже войной. Самим своим военным опытом она демифологизирует функцию «защитника», демистифицирует образ воина, снимая покровы таинственности и монополистской компетентности, сводя на «нет» укорененные «интерпретации» власти. Этническая война в этом смысле также и гендерная война, поскольку «общественная власть этих движений стремится установить или защитить (среди прочего) гендерную власть»[243]. Режимы, которые в результате устанавливаются — это в том числе гендерные режимы (за исключением редких примеров: помощник президента Нагорно-Карабахской Республики — женщина-воин Жанна Галстян). В обыденном массовом сознании такие женщины просто «выскочки», которые отошли от принятых норм. Взгляд на это, как уже отмечалось, резко меняется и полярно отличается в условиях войны и мира. Этот конфликт частично разрешается маргинализацией (здесь слово «маргинализация» используется в значении фронтирности, нахождения на стыке) таких женщин, их «уравнением» в правах с мужчинами. Они могут материться и выпивать как мужчины и вместе с мужчинами. Их восхищенно называют в порядке высшей похвалы tyghamard-kyneg (диалектн.), что буквально означает мужчина-женщина[244]. Но в то же время она уже не рассматривается как женщина[245], поскольку не вписывается в систему гендерных ценностей изучаемого общества. Как это видно из текста, в описанной ситуации меньше всего выигрывает женщина. Она платит слишком дорогую цену за «честь» быть принятой в «мужское братство», притом на правах его не совсем полноценного члена. Из привилегированного эротического объекта, объекта желания, которой является женщина в традиционных, культурах[246], она переходит в позицию субъекта, утрачивая свою социальную позицию женщины — а именно пассивную позицию. Основная функция женской пассивности в том и состоит, чтобы предлагать себя как объект, а не вершить публичное, как субъект. При переходе в новое качество она приобретает много престижных статусов, но теряет (как кажется традиционному мужчине) что-то очень важное для любой женщины в любом обществе — то, что привлекает мужчину в женщине, пусть это называется «женственность». Она позволила себе активное социальное действие, дистанцируясь от пассивной позиции, которая возбуждает желание, заставляя мужчину проявлять сексуальную активность. Впрочем, кажется, отвержение Сатеник как узурпатора роли субъекта происходит не столько на личностном уровне, сколько на культурном, социальном уровне (то есть, наверняка есть мужчины, которым она нравится, но они не предпримут шагов для завязывания серьезных отношений, избегая социальной цензуры; некоторое значение тут имеет и её прежняя связь с «могучим» мужчиной, после которого трудно выдержать конкуренцию).