— Да мы придемъ еще сюда, придемъ. Дайте только послушать и посмотрть. Хозяину хотли тухлой солониной прямо въ носъ тыкать — вотъ что интересно. И наконецъ, нельзя-же отставать отъ товарищевъ. Ну, я выпила свою порцію пива, пейте вы теперь, настаивала Дунька, торопливо собирая остатки провизіи въ мшокъ и собираясь бжать на заводъ. — Пейте и идемте.
Глбъ Кириловичъ повиновался.
XIX
Дунька и Глбъ Кириловичъ шли къ заводу. По мр ихъ приближенія, шумъ усиливался. Галдли мужчины, кричали и женщины, визжали и дти. Все сливалось въ одинъ нестройный вой. Словъ не было слышно.
— Виноватъ хозяинъ, что гнилью рабочихъ кормитъ, а еще пуще того виноваты старосты, что гниль принимаютъ, сказалъ Глбъ Кириловичъ. — Хозяинъ, конечно, норовитъ купить провизію плохенькую, подешевле, а старосты не должны принимать.
— Еще-бы! отвтила Дунька. — Что старосты у насъ, что матка стряпуха — оба были подкуплены хозяиномъ. Это какъ пить дать. Отъ хозяина, понятное дло, имъ положеніе идетъ, чтобы не браковали. Иначе изъ какихъ доходовъ матка-то вонъ у насъ шерстяное платье и суконное пальто себ справила?
У завода на дорог имъ представилась слдующая картина. Прижавшись къ забору и покуривая сигару, стоялъ хозяинъ завода, осанистый купецъ съ русой бородой, въ пальто, въ шляп котелкомъ и въ брилліантовомъ перстн, который такъ и игралъ на солнц. Рядомъ съ нимъ помщался прикащикъ, юркій человкъ въ пиджак, сапогахъ бутылками и въ картуз. На нихъ напирала цлая толпа рабочихъ, на половину уже полупьяныхъ. Передніе держали куски мяса.
— Нтъ, ты, Иванъ Вонифантьичъ, прежде попробуй, самъ попробуй эти фрикадели! говорилъ рыжій мужикъ въ картуз съ порваннымъ козырькомъ, протягивая хозяину кусокъ солонины. — Попробуй, будешь-ли сть. Вдь за версту тухлятиной несетъ.
— Зачмъ-же я буду пробовать, ежели я уже пообдалъ, проговорилъ тотъ.
— Ага! Боишься. Нтъ, эдакой ды твоя собака жрать не станетъ, а ты народъ кормишь, раздалось среди галднья.
— Жри, жри! визжалъ женскій голосъ. — Ахъ, ты подлецъ эдакій!
— Однако, ребята, не ругаться! возвысилъ голосъ прикащикъ. — А то я за урядникомъ пошлю.
— Что намъ твой урядникъ! Мы сами до становаго пойдемъ. Пусть становой протоколъ составитъ. Гнилью кормить! За это тоже, братъ, по головк вашего брата не гладятъ! Вонъ Габзинъ-то такой-же купецъ, какъ и ты, даже еще можетъ, побогаче, а отсидлъ тря дня.
— Попалась плохая бочка солонины — вотъ и все. Съ каждымъ можетъ случиться, оправдывался хозяинъ. — Ншто я самъ солонину длаю? Я ее покупаю. Меня надули.
— Врешь, врешь, Иванъ Вонифантьичъ! Тутъ не бочка. Съ самаго начала лта была дрянная солонина, а нынче ужъ только терпніе наше лопнуло. Да и какъ не лопнуть! Ты вотъ не шь, а только понюхай.
— Что-жъ, солонину можно и перемнить. Я пришлю завтра новую солонину, а эту отдайте обратно. Да вдь ужъ скоро Успенскій постъ и щи со снтками будете сть. Завтра я перемню солонину.
— Нтъ, нтъ! Съ какой стати перемнять?.. Не дадимъ. Мы ее инспектору представимъ. Пусть поглядитъ. Инспектору жалиться, становому! Надо проучить! Чего ему въ зубы-то смотрть! Довольно, будетъ, достаточно!.. слышалось нсколько голосовъ сзади.
— И муку къ инспектору, и муку. Вся затхлая!
— Нынче, братцы, ужъ годъ такой, что мука затхлая. Я самъ мъ съ затхалью. Ничего не подлаешь, говорилъ хозяинъ, нисколько не смущаясь и продолжая курить сигару.
— Годъ такой! Да что ты насъ морочишь-то! Малые ребята мы что-ли? Мука подмоченная, мука комками.
— Ну, да, слежалась. Что-жъ, и муку перемнить можно. Изъ-за чего горячиться-то! Въ лучшемъ вид перемнимъ.
— Не давать муки мнять, не давать! Къ инспектору ее! Это мука такая, что ее свиньи хлебать не станутъ, не унимались голоса сзади.
— Полноте, братцы… Ну, стоитъ-ли дрязги заводить! уговаривалъ рабочихъ хозяинъ.
— Какъ дрязги! Гнилье, отъ котораго брюхо пучитъ, ты называешь дрязгами! Ахъ, ты безбожникъ эдакій! Вишь пузо-то налъ, такъ ему и горя мало!
Послышались ругательства. Лзли ужъ съ кулаками. Тыкали въ лицо кусками солонины и хлба.
— Прочь! Чего вы лзете! крикнулъ на рабочихъ прикащикъ. — Съ вами разговариваютъ тихо, благообразно и основательно, должны и вы основательно и благородно.
— Молчи, воръ! Тебя-то ужъ мы, грабителя, знаемъ! За одно вы съ хозяиномъ! кричали прикащику. — Ты моли Бога, что у тебя ребра цлы, что не пересчитали еще ихъ въ темную ночь. Да еще и пересчитаемъ!
Кто-то даже схватилъ прикащика за рукавъ. Прикащикъ вырвался и подался совсмъ къ забору. Толпа прибывала. Изъ трактира бжали рабочіе и присоединялись къ толп.
— Да что-жъ остальные-то у васъ изъ кабака не идутъ? Прилипли къ вину, какъ піявки. Тутъ дло, а они пьянствуютъ, ораторствовалъ передъ прибывающими рабочими черный мужикъ безъ шапки и съ всклокоченной головой. — Посылаемъ, посылаемъ за ними въ питейный. а они безъ вниманія… Андрей! Бги за остальными. Пусть сейчасъ-же сюда идутъ. Надо, чтобъ всмъ. міромъ… Сейчасъ и за становымъ пошлемъ. Пусть насъ разсудитъ. Довольно тиранства этого самаго!
— За инспекторомъ, братцы, за инспекторомъ!