В тусклом стекле

Последовав за графинею, я обернулся на пороге, чтобы посмотреть, куда был направлен ее полный ужаса взгляд. Право, ей было от чего напугаться: в каких-то ярдах двадцати от нас под яркою луною двигались полковник Гаярд и его спутник; они приближались к нам весьма быстрыми шагами. На меня падала тень от карниза и от самой стены; не осознавая этого, я в напряжении ждал, когда же Гаярд издаст свой воинственный клич и бросится в атаку.

Отступив назад, я достал из кармана один из пистолетов и взвел курок. Полковник все еще меня не видел.

Так стоял я наготове, в решимости пристрелить его на месте, посмей он только приблизиться к убежищу графини. Это, бесспорно, было бы убийством, но никакого беспокойства по этому поводу я не испытывал. Так всегда: раз ступив на стезю порока, мы незаметно для себя подвигаемся к прегрешениям более тяжким, чем поначалу рассчитывали.

– Здесь где-то должна быть статуя, – в резкой своей отрывистой манере проговорил полковник. – Да, вот она!

– Та фигура, что упоминается в стансах? – спросил его спутник.

– Она самая. Остальное увидим в следующий раз. Вперед, месье!

И, к моему огромному облегчению, бравый полковник развернулся и размашисто зашагал по траве между деревьями прочь от замка к парковой ограде, через которую он и его спутник вскоре перебрались неподалеку от темной громады «Летящего дракона».

Я нашел графиню в самом неподдельном ужасе; она вся дрожала, но и слышать не желала о том, чтобы я проводил ее до замка. Я уверил ее, что не допущу возвращения безумного полковника, так что хотя бы этого ей не надо бояться. Она быстро оправилась, снова долго и любовно прощалась со мною и удалилась, оставив меня с ключом в руке и такою сумятицей в мыслях и чувствах, что впору было усомниться в здравости собственного моего рассудка.

Итак, я глядел ей вслед, готовый бросить вызов любой опасности, презреть голос совести и разума… да что там, я готов был, если нужно, пойти на убийство и навлечь на себя тем самым последствия ужасные и необратимые (ах, что мне было до них?) ради женщины, о коей знал лишь, что она прекрасна и безрассудна.

Теперь, годы спустя, вновь и вновь возношу я благодарность небесам за то, что милостиво провели меня сквозь лабиринт, в коем я намеревался сгинуть навеки.

Глава XX Ведьмовский колпак

Я возвращался тою же дорогой, до «Летящего дракона» оставалось две или три сотни ярдов. Грех было жаловаться: на приключения мне нынче везло. И очень возможно, что в гостинице ожидало уж меня новое – правда, на сей раз не столь приятное: встреча с саблею воинственного рубаки.

Хорошо хоть пистолеты были со мною: ведь нет такого закона, думал я, чтобы стоять и терпеливо дожидаться, покуда кровожадный злодей разрубит меня надвое!

Раскидистые графские липы по одну сторону, величественные тополя по другую и разлитый кругом лунный свет делали дорогу удивительно живописною.

Сказать по чести, мысли мои теснились в сумбуре и неясности. Понятно, что я стал героем какой-то драмы, захватывающей и полной опасностей, но события в ней развивались слишком стремительно, и с трудом уже верилось, что я – это я и все чудеса происходят со мною, а не с кем-то другим. Я медленно приближался к пока еще незапертой двери «Летящего дракона».

Полковника поблизости не было. Я справился внизу: нет, в последние полчаса в гостиницу никто не прибывал; заглянул в общую комнату – никого. Часы пробили полночь, и слуга пошел запирать входную дверь. Я взял свечу. В доме погасили уже все огни, и казалось, будто эта сельская гостиница давным-давно погружена в глубокий сон. По широким ступеням я направился наверх; холодный лунный свет лился через лестничное окно; я задержался на мгновение, чтобы поверх парковых зарослей бросить еще один взгляд на башенки интересовавшего меня замка. Однако я тут же сказал себе, что дотошный наблюдатель заподозрит, пожалуй, тайный смысл в моем полуночном бдении; да и сам ревнивый граф может, чего доброго, усмотреть некий условный знак, если заметит в окне «Дракона» горящую свечу.

Открыв дверь комнаты, я невольно вздрогнул: передо мною стояла древняя старуха с таким длинным лицом, каких я в жизни не видывал. На голове у нее высился убор – из тех, что в былые времена именовались попросту колпаками; белые поля его представляли странный фон для дряблой коричневой кожи и делали морщинистое лицо ее еще уродливее. Распрямивши костлявые плечи, она взглянула на меня черными и, мне показалось, чересчур блестящими для ее лет глазами.

– Я разожгла вам огоньку, месье, ночка-то холодная.

Я поблагодарил, но она все не уходила – стояла на том же месте со свечою в трясущейся руке.

– Месье, уж простите меня, старуху, – продребезжала она, – только с какой стати вам, английскому милорду, молодому да богатому, сидеть в «Летящем драконе», вместо того чтобы развлекаться в свое удовольствие в столице? Что вы здесь нашли?