Читаем В тусклом стекле полностью

Я был рад наконец выбраться из города и с заходом солнца уже подъезжал к «Летящему дракону». У крыльца я отпустил экипаж и взбежал по ступенькам, держа в руке аккуратный и замечательно маленький, учитывая весомость его содержимого, сундучок, который был к тому же заключен в кожаный чехол и перетянут ремешками, так что не было решительно никакой возможности догадаться, чтó я несу.

Поднявшись к себе, я призвал Сен-Клера, сообщил ему примерно то же, что утром говорил хозяину, и вручил пятьдесят фунтов, распорядившись потратить, сколько требуется, на собственные его нужды, остальное – на оплату комнат до моего возвращения. За ужином я почти не притронулся к блюдам; мой взгляд то и дело возвращался к старинным часам, которые заговорщицки тикали мне с камина, словно заботились о том, как бы я не опоздал на мое немыслимое свидание. Само небо благоволило моим планам: оно было плотно затянуто облаками.

Внизу хозяин гостиницы спросил, не нужна ли мне карета до Парижа. Я предвидел вопрос и тут же отвечал, что хочу дойти до Версаля пешком, а там уж найму карету. Я кликнул Сен-Клера.

– Ступай, – сказал я, – выпей с приятелями бутылочку вина. Если мне что-то понадобится, позову, а пока что держи-ка ключ от комнаты. Мне нужно кое-что записать; передай всем, чтобы меня хотя бы полчаса не беспокоили. Если спустя полчаса ты не найдешь меня в комнате, значит я уже отправился в Версаль. Тогда запри дверь, а о прочем мы уже условились. Ты все понял?

Сен-Клер пожелал мне счастливого пути, явно предвкушая, как погуляет без хозяина на хозяйские денежки. Со свечою в руке я поспешил наверх. До назначенного часа оставалось всего пять минут. Право же, я никогда не был трусом, но должен признать, что в этот момент испытывал волнение, даже трепет, точно солдат перед боем. Да, но разве я согласился бы отступить? Ни за что!

Я заперся на задвижку и надел пальто, в каждый карман которого положил по пистолету; отомкнув скрытую в обшивке дверцу, я подхватил под мышку мой сундучок, задул свечу, затем подошел к двери комнаты, отпер задвижку, послушал, не идет ли кто, быстро вернулся к тайному ходу, вошел – и замок за мною защелкнулся; я оказался в кромешной тьме. Покамест все складывалось благополучно.

Глава XXII

Восторги встречи

Во мраке я спускался по винтовой лестнице, держа ключ наготове. Я нашарил ногою каменный пол, потом ощупью нашел дверь и в ней замочную скважину. На сей раз благодаря моей осторожности дверь открылась тише, чем накануне. В густых зарослях было почти так же темно, как на лестнице.

Заперев дверь, я стал медленно пробираться к цели; кусты постепенно редели и сменялись деревьями, идти стало легче; я старался держаться ближе к опушке.

Наконец впереди, ярдах в пятидесяти, меж мощными стволами призрачно забелели в темноте колонны греческого храма. Все шло без сучка без задоринки: я успешно ввел в заблуждение Сен-Клера и хозяина гостиницы, а ночь была так темна, что хотя бы даже обитатели «Летящего дракона», заподозрив неладное, принялись выглядывать меня из окон все разом, по одному на каждое окно, – даже тогда они не смогли бы удовлетворить свое любопытство.

Ступая по корням старых деревьев, добрался я до моего наблюдательного пункта, поставил в один из оконных проемов сундучок в кожаном чехле и, облокотившись на свои сокровища, взглянул на старый замок. Контуры его, едва различимые во тьме, сливались с небом. Света не было ни в одном окне. Мне оставалось ждать, но как долго?

Итак, я стоял, опершись на зачехленный сундучок, вперив взор в темнеющую громаду замка; как вдруг среди страстных и восторженных мечтаний случилась мне одна странная мысль; вы скажете, что она, пожалуй, могла бы осенить меня и раньше. Однако она пришла сейчас, и сразу почудилось, будто мрак сгустился пуще прежнего и из него повеяло холодом.

А что, если мне, как и остальным постояльцам, о которых выслушал я столько историй, суждено исчезнуть? Разве не сделал я сам все мыслимое и немыслимое, дабы скрыть свои действительные намерения и направить окружающих по ложному следу?

Эта леденящая мысль змеею вползла в мое сознание – и тут же уползла.

Во мне играла молодость, в жизни моей наступила самая прекрасная пора: время погони за счастьем, время бурных страстей, порывов и приключений! Вот пара двуствольных пистолетов – четыре жизни в моих руках! Да и откуда может грозить опасность? Граф? Что мне до него? Когда бы не моя возлюбленная, мне было бы решительно все равно, попадется ли сегодня на моей дороге этот трусливый старикан, дрожавший от страха перед задирой-полковником. Я пытался вообразить самое худшее; но, имея в союзницах отважную, умную и прекрасную графиню, мог ли я думать о неудачах? Нелепые, смешные фантазии!

Пока я так беседовал сам с собою, в окне зажегся условный свет. Розовый, couleur de rose[35] – цвет надежды, цвет зари счастливого дня.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги