Читаем В тусклом стекле полностью

– Ричард, дорогой, что с тобою? – воскликнула она, глядя на меня испуганными глазами. – Боже мой! Ты нездоров. Умоляю тебя, присядь! Вот сюда. – Она почти силою усадила меня в кресло; я, впрочем, был не в состоянии оказать хотя бы малейшее сопротивление. Увы, приметы постигшего меня недуга были мне слишком хорошо знакомы. Я сидел, безвольно откинувшись в кресле, и не мог издать ни единого звука, ни смежить век, ни перевести взгляда, ни шевельнуть пальцем. Я пребывал в том самом жалком состоянии, в коем провел однажды несколько кошмарных часов при подъезде к Парижу в обществе маркиза д’Армонвиля.

Неудержимо было отчаяние прекрасной дамы. Она утратила, кажется, всю свою осторожность. Громко звала меня по имени, трясла за плечо, поднимала мою руку и отпускала, глядя, как она безжизненно падает; графиня на все лады упрашивала меня подать хоть какие-нибудь признаки жизни и клялась, что, если я этого не сделаю, она сейчас же покончит с собой.

Спустя минуту или две горестные восклицания вдруг прекратились. Дама замолчала и, по-видимому, совершенно успокоилась. Она деловито сходила за свечою и воротилась ко мне. Лицо ее, правда, было очень бледно, но в нем не отражалось ничего, кроме озабоченности, с некоторою даже примесью брезгливости. Она медленно повела свечою перед моими глазами, наблюдая при этом за мною; затем поставила свечу и два или три раза резко позвонила в колокольчик. Я видел, как она тщательно заперла дверь в комнату, где я только что пил кофей, и поставила наши сокровища на стол – шкатулку с драгоценностями и рядом сундучок в кожаном чехле.

Глава XXIV

Надежда

Едва графиня успела водрузить на стол мой претяжелый сундучок, как дверь с покойником отворилась и на пороге возникла фигура зловещая и неожиданная.

То был граф де Сент-Алир, который, как мне совсем недавно разъяснили, должен был находиться сейчас на пути к кладбищу Пер-Лашез. Некоторое время он недвижно, как портрет, стоял в темном дверном проеме. Тщедушная фигура его была облачена в глубочайший траур. В руке он держал черные перчатки и шляпу с черной креповой лентою.

Заметно было, однако, что граф пребывает в крайнем возбуждении; даже когда молчал, он беспрерывно поджимал губы или причмокивал и в общем имел вид злонамеренный и одновременно испуганный.

– Ну что? Эжени, миленькая, дитя мое, ну что? Все отлично, да?

– Да, – отвечала она довольно нелюбезно. – Но вы с Планаром не должны были оставлять эту дверь незапертой. Он вошел туда, – сурово продолжала она, – и принялся рассматривать все подряд; счастье еще, что он не сдвинул крышку гроба.

– Об этом должен был позаботиться Планар! – взвизгнул граф. – Ma foi![37] He могу же я за всем уследить.

Он просеменил с полдесятка осторожных шажочков к моему креслу и навел на меня лорнет.

– Месье Беккет! – несколько раз пронзительно крикнул он. – Эй! Вы что, не узнаете меня?

Затем он подошел совсем близко и внимательно всмотрелся в мое лицо; поднял и встряхнул мою руку, снова позвал по имени, после чего оставил меня в покое и сказал:

– Все вышло превосходно, моя прелестная mignonne![38] Когда это началось?

Графиня приблизилась и, стоя рядом с графом, смотрела неотрывно.

Трудно передать, как страшно глядели на меня эти две пары порочных глаз.

Дама перевела взгляд туда, где, как мне помнилось, была каминная полка; оттуда доносилось тиканье, казавшееся мне ужасно громким.

– Четыре… пять… нет, уже шесть с половиною минут, – медленно и бесстрастно произнесла она.

– Браво! Брависсимо! Ах ты, моя красавица! Венерушка моя! Ты настоящая героиня! Жанна д’Арк! Вот образцовая подруга!

Он уставился на меня со злорадным любопытством, одновременно пытаясь костлявыми стариковскими пальцами нашарить позади себя ее руку; но дама, не очень-то, смею заметить, жаждавшая его ласк, слегка отодвинулась.

– Ну все, ma chére[39], пора приниматься за дело. Что там у него? Бумажник? Или… или что?

– Да вон оно, – сказала дама, брезгливо указывая на стоявший на столе сундучок.

– Сейчас посмотрим, сколько их там, сейчас… – приговаривал он, дрожащими пальцами расстегивая ремешки. – Нужно хорошенько пересчитать, чтобы не ошибиться! Карандаш с блокнотом у меня есть… а где же ключ? Вот чертов замок! Ах ты… Что же это такое! Где ключ?

Он стоял, притоптывая ножкою от нетерпения и протягивая к графине трясущиеся руки.

– Откуда я знаю, где ключ? Поищи у него в кармане, – отвечала дама.

В следующее мгновение пальцы старого негодяя уже шарили в моих карманах. Он вытащил все, что в них находилось, и среди прочего несколько ключей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги