В тусклом стекле

– Что вы думаете, доктор? – прошептал граф.

– Сколько ему дали? – вопросом на вопрос отвечал маркиз, так неожиданно разжалованный в доктора.

– Семьдесят капель, – сказала дама.

– С горячим кофеем?

– Да, шестьдесят с кофеем и десять с наливкою.

Мне почудилось, что голос ее при этом немного дрогнул; нужно, видимо, пройти долгий путь по стезе порока, чтобы полностью избыть в себе последние внешние признаки волнения, ибо они живучи и сохраняются даже тогда, когда все доброе, что их когда-то породило, давно погублено.

Доктор меж тем продолжал разглядывать меня невозмутимо, словно собирался поместить на секционный стол и анатомировать перед студентами.

Он еще некоторое время изучал мои зрачки, затем взялся рукою за пульс.

– Так, деятельность сердца приостановлена, – пробормотал он.

Потом он поднес к моим губам нечто вроде листочка сусального золота, отворотившись при этом, чтобы не поколебать его собственным дыханием.

– Ага, – едва слышно, точно про себя, произнес он.

Расстегнув на мне сорочку, он приложил к моей груди стетоскоп. Припав ухом к другому концу трубки, прислушался, словно пытаясь уловить какой-то очень отдаленный звук, после чего поднял голову и сказал так же тихо, ни к кому не обращаясь:

– Признаков работы легких не наблюдается.

Покончив, по всей вероятности, с осмотром, он проговорил:

– Семьдесят капель, даже шестьдесят – десять я назначил про запас – должны продержать его в бесчувствии шесть с половиною часов – этого хватит с лихвой. В тот раз, в карете, я дал ему всего тридцать капель, и он показал весьма высокую чувствительность мозга. Надеюсь, однако, что доза не смертельна. Вы твердо уверены, что дали семьдесят капель, не более?

Дама подтвердила.

– Вспомните точно, – настаивал Планар. – А вдруг он сейчас умрет? Выведение из организма тут же прекратится, в желудке останутся инородные вещества, в том числе и ядовитые. Если вы сомневаетесь в дозе, лучше все-таки сделать ему промывание желудка.

– Эжени, миленькая, скажи честно, скажи как есть, – встревожился граф.

– Я не сомневаюсь, я совершенно уверена, – отвечала она.

– Когда именно это произошло? Я просил вас заметить время.

– Я так и сделала; минутная стрелка находилась ровно под ножкою купидона.

– Ну что ж, возможно, состояние каталепсии продлится часов семь. Затем он придет в себя, но организм уже очистится и в желудке не останется ни единой частички жидкости.

Во всяком случае, было утешительно, что убивать меня они пока не собирались. Лишь тот, кому довелось испытать подобное, поймет весь ужас приближения смерти; голова ваша работает ясно, любовь к жизни сильна как никогда, и ничто не отвлекает от ожидания неизбежного, неумолимого, неотвратимого…

Причины столь нежной заботы о моем желудке были весьма необычайного свойства, но я пока об этом не догадывался.

– Вы, вероятно, покидаете Францию? – спросил бывший маркиз.

– Конечно. Завтра же, – подтвердил граф.

– И в какие края намерены держать путь?

– Еще не решил, – поспешно отвечал граф.

– Ну, другу могли бы и сказать.

– Ей-богу, сам не знаю. Дельце-то оказалось неприбыльное.

– Вот как? Ну, скоро увидим.

– А не пора его уже укладывать? – спросил граф, ткнув пальцем в мою сторону.

– Да, пожалуй, надо поспешить. Готовы для него ночная рубаха, колпак и прочее?..

– Все здесь, – отозвался граф.

– Мадам. – Доктор, несмотря на чрезвычайные обстоятельства, отвесил графине поклон. – Вам, я думаю, лучше удалиться.

Дама перешла в ту комнату, где я угощался предательским кофеем, и более я ее не видел.

Граф со свечою вышел и вскоре вернулся, неся под мышкою скатанное белье; запер на задвижку одну, потом вторую дверь.

И вот, молча и проворно, они принялись меня раздевать. На это им потребовались считаные минуты.

Меня облачили в какой-то длинный, ниже пят, балахон – вероятно, ночную рубаху, о которой говорил доктор; также надет был на меня убор – точь-в-точь дамский ночной чепчик; я и представить себе не мог, чтобы подобное красовалось на голове у джентльмена; и вот – этот чепчик натянут на мою собственную голову и завязан лентами под подбородком.

Сейчас, думал я, мошенники уложат меня в постель, дабы я самостоятельно приходил в себя, а сами тем временем скроются с добычею, так что погоня уже будет напрасна.

Однако очень скоро выяснилось, что на уме у недругов совсем, совсем иное.

Граф вместе с доктором удалились за дверь, располагавшуюся прямо передо мною. Некоторое время слышны были только приглушенные голоса и шарканье, потом продолжительный стук и грохот; потом шум прекратился, потом начался снова. Наконец они появились в двери – оба пятились спиною ко мне, волоча по полу какой-то предмет, но я не мог за ними рассмотреть какой, покуда они не подтащили его почти к самым моим ногам. И тогда – о милосердный Боже! – я увидел. То был гроб, стоявший в соседней комнате. Теперь они установили его возле моего кресла. Планар сдвинул крышку. Гроб был пуст.

Глава XXVI Развязка