В заливе ветров

Степаненко остановился в нерешительности. Потом нехотя вошел в дом. Айно предложила сесть. Степаненко осмотрел свою одежду и обувь, на которые обычно не обращал особого внимания, но все-таки сел.

— Вы никогда не заходите ко мне ни домой, ни в больницу, — упрекнула Айно.

Степаненко, усмехнувшись, пробурчал:

— Нам, кажется, не о чем разговаривать. У вас нечего взрывать, мне нечего лечить.

Айно невольно улыбнулась. Чтобы поддержать разговор, она спросила, какие цветы лучше посадить под окнами больницы и какие перед верандой. Степаненко ответил, что он уже давно не занимается цветами, и в свою очередь задал вопрос таким тоном, по которому трудно было судить, шутит он или говорит всерьез:

— А нет ли у вас в больнице спирта? Может, выпишете стаканчик?

Айно, смеясь, покачала головой.

Степаненко взглянул на стоявший на столе испорченный будильник и привычным движением снял с него крышку. Лицо его деловито нахмурилось.

— Винт у маятника ослаб, — заключил он. — Надо бы маленькие плоскогубцы.

У Айно мелькнула мысль.

— Наверно, у Николая найдутся, — сказала она небрежно. — Пойдем-ка к ним. Или вы спешите куда-нибудь?

— Куда мне спешить?..

Он сунул будильник в объемистый карман своего пальто, и они вышли.

Оути Ивановна уже накрывала на стол. Увидев с Айно Степаненко, она поспешила поставить еще один стакан и тарелку.

Степаненко, видно, чувствовал себя неловко. Он долго вытирал ноги у порога и не знал, куда положить фуражку. Наконец нашел для нее место, затем он вытащил будильник и попросил у Николая плоскогубцы.

Степаненко и Николай уселись за кухонный столик. Открыв крышку, Николай собирался сразу же вытащить механизм, но Степаненко удержал его.

…Бывают мгновения, когда в памяти воскресают какие-то картины, о которых раньше никогда не вспоминал. Иное маленькое событие покажется тогда более значительным, чем большие переживания, о которых помнишь всегда. В памяти Степаненко и всплыло далекое воспоминание.

Как-то дома он чинил такой же будильник. Его сынишка, тоже Микола, жадно следил за работой отца. Починив часы, Степаненко вышел в другую комнату. Когда он вернулся, то увидел, что сын, взволнованно сопя, закручивает винтики на будильнике большими клещами. Степаненко не решился побранить сына, он никогда не говорил детям грубого слова. Он взял у сына часы и показал, как надо закручивать винтики, и, конечно, не клещами, а плоскогубцами. Маленький Микола, затаив дыхание и прижав головку к щеке отца, наблюдал за его движениями…

Николай старательно закрутил винт маятника, как показал Степаненко. Тот проверил маятник и завел часы. Будильник весело затикал.

— Которого же мастера благодарить за это? — спросила довольная Айно.

Мужчины пересели за стол.

Ели молча, потом Степаненко спросил:

— Значит, уходишь в армию?

Николай кивнул. Степаненко добавил как бы про себя:

— В этом году и мой Микола пошел бы в армию.

Оути Ивановна вздохнула, вытерла глаза уголком передника и спросила у Степаненко:

— Как же он погиб-то, твой Микола?

— Во время эвакуации… Все погибли от одной бомбы… Двенадцать с половиной километров только и успели отъехать от своей хаты…

Он отвернулся и начал откашливаться, как будто чем-то поперхнулся, потом вышел из-за стола, подошел к плите и стал спиной к ужинающим. Николай нахмурился. Ласковое лицо Оути Ивановны подергивалось. Айно кусала губы.

— Микола Петрович, правда, что взрывчатые вещества имеют страшную силу? — спросила Айно.

Степаненко сел снова за стол и сказал слегка охрипшим голосом:

— Да, у динамита, тола, у аммонала… великая сила. Перед ними не устоит и железобетон. Они разносили ко всем чертям и «Тигров» и «Фердинандов»…

Оути Ивановна тихо вздохнула.

— А ведь человек не из железобетона, — сказала Айно, пристально глядя на Степаненко. — Человек крепче. Человека никакие удары не должны сокрушить.

Степаненко вопросительно взглянул на Айно. Он понял, что эта молодая девушка, которую, как он считал, интересуют только больные, книги и цветы, думала сейчас о нем, о взрослом и здоровом человеке. В словах Айно была не только жалость, в них был заботливо высказанный упрек. Человек — не из железобетона. Человек должен быть крепче. Почему же ты так ослаб душой?

— Погиб и мой Пуаво, — вздохнула Оути Ивановна. — Да, многие потеряли сыновей…

Степаненко опять промолчал. Айно он мог бы возразить, что утешать легко. Оути Ивановне он этого не мог сказать. Но у Оути остался все-таки Николай…

Айно попросила у Николая чертежи Александрова и протянула их Степаненко.

— Посмотрите-ка, что Николай хочет сделать.

— Николай? — переспросил Степаненко.

— Я хочу попробовать, но нужна помощь, — сказал Николай.

Десять с лишним лет прошло с тех пор, как Степаненко в последний раз держал в руках чертежи. Эти бумажки, конечно, нельзя было назвать чертежами, это скорее были наброски, но Степаненко сразу увидел, что сделаны они рукой специалиста.

— Тебе поручили сделать эти упоры? — спросил Степаненко, подозрительно посмотрев на Никулина.

— Ну да… — Николай замялся, потом признался: — Никто не поручил, но нужно. Машина-то стоит. Только один я не справлюсь.