В заливе ветров

— Да надо бы костюм вспрыснуть…

Он все-таки купил водки и отправился домой. Там он переоделся, и только теперь новый костюм понравился ему по-настоящему. Микола Петрович самому себе показался и стройнее и моложе. Пронеслось какое-то воспоминание, как отголосок давно прожитых лет. Такого цвета костюм справил он когда-то к своей свадьбе…

Было слышно, как за стенкой возится с чайником Матрена Павловна. Потом послышался ее голос:

— Микола Петрович, идите пить чай!

Степаненко раздумывал, пойти или нет. Ему жаль было Матрену Павловну, но он собирался в другое место. Но Матрена Павловна пришла сама, села, оглянулась кругом.

— Ох, какие мы с вами сироты!

— А чем плохо таким сиротам? — усмехнулся Степаненко.

— У вас даже чай некому заварить.

— В этом вы, пожалуй, правы.

— О, на вас новый костюм! — Матрена Павловна только теперь заметила обновку. — Хорош, хорош! Сколько стоит? — Но ответ она выслушала равнодушно и через минуту заговорила уже о своем. — Бывают моменты, когда особенно тяжело на душе, — пожаловалась она. — Я имею в виду не только себя. У вас в жизни тоже были очень тяжелые испытания. Я думаю, не всегда вы жили в лесу. Я ведь заметила, что вы много читали. А нам, культурным людям, значительно труднее переносить горе.

Степаненко взглянул на стенные часы.

— Вы спешите куда-нибудь? — огорченно спросила Матрена Павловна.

— Да.

— Ах, Микола Петрович! К чему спешить? Все равно никто спасибо не скажет.

— Было бы за что благодарить, а там уж найдется кому.

Матрена Павловна неохотно вышла. Степаненко взял платок, кулек с конфетами, водку. На улице он еще постоял в нерешительности, но потом смело направился к дому Никулиных.

Оути Ивановна была одна. Она усадила Степаненко за стол, оглядела его костюм, но ничего не сказала.

Степаненко протянул ей платок.

— Вот это… ты так часто помогала мне в хозяйстве… И вообще…

— Ну, что ты, Микола Петрович! — покраснела она. — Я же помогаю тебе не ради подарков.

— А я и не говорю… Я знаю, что по доброте душевной. Такая уж у тебя натура. Но возьми все-таки! А тут есть еще конфеты к чаю.

Оути Ивановна расстелила платок на коленях, полюбовалась им, потом убрала в шкаф. Конфеты она высыпала в стоявшую на столе вазочку.

Степаненко вопросительно взглянул на хозяйку и вынул из кармана бутылку водки. Оути Ивановна посмотрела на него укоризненно, но ничего не сказала. Он налил два стакана. Оути Ивановна покачала головой. Степаненко выпил, крякнул и начал есть.

Некоторое время оба молчали.

— Николай, значит, уедет? — спросил Степаненко.

— Да, уедет! — вздохнула Оути Ивановна. — Большая семья была, а вот одна остаюсь.

— И я один остался, — проговорил Степаненко, хотя он прежде никому и никогда не жаловался на свое одиночество.

Оути Ивановна вздохнула снова, и ее ласковые глаза увлажнились.

— У тебя хороший сын, Оути Ивановна.

— Только бы бог дал ему здоровья!

— Скучно тебе будет одной.

— Что ж тут поделаешь!

Опять помолчали.

— Михаил Матвеевич сказал, что я останусь машинистом вместо Николая.

— Это хорошо. Николай тоже рад. Он говорит, жаль было бы оставлять свою машину какому-нибудь непутевому.

— Николай действительно сказал, что доволен?

— Ну конечно. Николай всегда говорит о тебе только хорошее. И другие говорят, что ты помогаешь парню советами, как отец.

Степаненко кашлянул.

— Про это самое… я и думал, что как отец… И Николай такой хороший хлопец. Так что… что бы ты сказала, Оути Ивановна…

— О чем это? — удивилась Оути Ивановна.

Степаненко бормотал в замешательстве:

— Да я о том, что… А не лучше ли нам жить вместе? Мы с тобой и Николай?

— Господи помилуй! — воскликнула Оути Ивановна. — Когда человек выпьет, всегда разная чушь на язык лезет!

— Оути Ивановна, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А выпил я самую малость, чтобы хватило смелости сказать. Ты сейчас не отвечай. Подумай. Спроси Николая…

— Сказала бы я тебе! — вырвалось у Оути Ивановны. — Если выпил, то надо идти домой спать. Иди-ка, Микола Петрович, иди…

Смущенный Степаненко поднялся и вышел. Оути Ивановна встала из-за стола и, выбежав вслед за ним, крикнула с лестницы:

— Погоди, возьми калитки и рыбник на ужин. У тебя же дома ничего нет!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Был вечер, когда Воронову позвонили, что последняя древесина спущена через лоток. Сплав подходил к концу. Потапов спрашивал; может ли он отпустить колхозников домой? Куда отправить остальных людей из бригады — в Туулилахти или на другие участки рейда? Или есть какой-нибудь план работы на Пуорустаёки?

Последний вопрос был задан с умыслом. Потапов напоминал о своем предложении строить плотину.