В заливе ветров

— Что, что!.. — Воронов побагровел от гнева. — Как ты будешь теперь смотреть в глаза рабочим, когда над тобой сороки смеются? Заместитель начальника не знает, как платить за работу! Понимаешь ты это?! — Воронов все повышал голос, побагровел от внезапного гнева. И вдруг сказал тихо, что для Мякелева было еще страшнее: — А теперь уходи! У нас тут еще разговор с товарищем Кирьяненом.

Мякелев вышел бледный. Воронов и Кирьянен остались вдвоем.

— Придется с ним расстаться! — коротко сказал Воронов, когда Мякелев закрыл за собой дверь.

— Ох, как это легко! — усмехнулся Кирьянен. — Договорился со сплавной конторой, подписал приказ — все, баста. А ведь он работает тут давно. И с тобой уже больше двух лет.

— От кого я это слышу? — удивился Воронов. — Неужели ты можешь защищать человека, которому наплевать на нужды людей?

— Как хочешь, а я не согласен! Нам с тобой надо было раньше глядеть, — ответил Кирьянен и вышел.

Воронов стал просматривать бумаги Мякелева, и чем больше он рылся в бумагах, тем больше негодовал. Через несколько минут в кабинет ворвалась Анни.

— Что случилось с отцом? — спросила она с порога.

— А что?

— Он пришел домой бледный, слова не может сказать. Лег в постель.

— Ничего особенного, — успокоил ее Воронов. — Напутал немножко, но мы его поправили.

— Это его бумаги? Что в них?

— Волокита, — буркнул Воронов. — Бумага номер один объясняет, для чего существует бумага номер два. Бумага номер два в свою очередь поясняет, для чего должна быть бумага номер один. А такой бумаги, которая пояснила бы, для чего нужна вся эта писанина и почему средств на канцелярские расходы истрачено больше, чем разрешает смета, нету.

— Я хотела бы поговорить с вами, товарищ начальник, об одном личном деле, — официально проговорила Анни и присела на стул.

— Это звучит таинственно.

— Отцу надо переменить работу.

— Ишь ты! — воскликнул Воронов.

— Я уже и место наметила.

— Смотри, как далеко пошла! И куда ты решила перевести своего отца? — Воронов лукаво прищурился.

— Я серьезно говорю. Что вы смеетесь?

— Я больше не буду смеяться, честное слово, — пообещал Воронов.

— Вы помните секретаря сельсовета в Хейняниеми, который сейчас на курсах электромехаников? Если бы отцу начать так же? Ведь теперь на запани будет новая циркульная пила…

Воронов слушал с интересом. Когда Анни закончила, он долго молчал, потом уклончиво заговорил:

— Освобождением заместителя начальника рейда распоряжаются вышестоящие инстанции. В каждом случае надо иметь веские причины… Но ты зайди к Кирьянену и выложи ему, что надумала.

Анни пришла к Кирьянену домой. Хозяин с увлечением копался в радиоприемнике. Она с любопытством смотрела на сложный механизм разобранного аппарата.

— У вас хороший приемник.

— Да, замечательный приемник, исключительный! — похвалил Кирьянен. — В нем только один пустяковый недостаток.

— Какой?

— Неразговорчивый, как Койвунен. Все молчит.

Анни засмеялась, потом перешла к делу.

— Я хочу поговорить об отце.

— И ты о нем? — удивился Кирьянен.

— А разве о нем уже говорили? Что именно?

— Сначала послушаем, что скажешь ты, — уклонился Кирьянен.

— Я скажу вот что, — решительно начала Анни и вдруг замялась. Не легко говорить о родном отце то, что она надумала за последние дни. Но и молчать она не могла. И заговорила уже без того пыла, с каким излагала свои мысли Воронову.

— Видите, в чем дело… Отец устал на этой работе. Ну, отстал он и уже не годится в заместители начальника. Ему надо помочь найти новую профессию… Я уж давно об этом думаю…

Кирьянен не прерывал ее, но и не помогал высказаться.

Когда Анни наконец закончила, Кирьянен еще долго ждал чего-то, как будто не понял ее. Потом заговорил, словно думал вслух:

— Быстро ты, Анни, решаешь сложные дела. Ведь речь идет о человеке с большим опытом работы. Вместо того чтобы использовать этот опыт, ты предлагаешь путь наименьшего сопротивления. Впрочем, почему ты поднимаешь этот вопрос? Что-нибудь особенное случилось? — В голосе Кирьянена прозвучали тревожные нотки.

— Да нет, мне жалко его. Ведь он все-таки…

— Отец тебе.

— Не это я хотела сказать. Если бы помочь ему… Чтобы он стал ближе к жизни. Ведь он хорошего хочет… Правда?

— Подумаем, подумаем.

Тем временем Воронов разбирал все новые и новые бумаги и, все более сердясь, послал дежурного за Кирьяненом. Когда Кирьянен пришел, Воронов протянул ему кипу бумаг, написанных разными почерками.

— Что это такое? — спросил Кирьянен.

— Жалобы. Жалобы, по которым не принято никаких мер. Они даже не зарегистрированы. Некоторые лежат по нескольку месяцев. Мне недавно сказал об этом Потапов. И вот все руки не доходили проверить.

— Мякелев же такой аккуратный…

— Не аккуратный, а хитрый. Вот другая папка жалоб. Тут все в порядке. Зарегистрированы, приняты меры. Это — на случай ревизии. А те, по которым труднее принять меры, по которым надо взять на себя ответственность, он просто спрятал. Я их случайно нашел. Что ты скажешь теперь?

Кирьянен взял жалобы. Их действительно было много. Люди жаловались на то, что им неправильно выписаны наряды, были жалобы на отсутствие спецодежды, на недоброкачественное питание…