В заливе ветров

— Колхозников отправить по домам, — диктовал Воронов в трубку. — Бригада отправляется на Пуорустаёки строить плотину на новом месте. Вы, товарищ Потапов, будете руководить строительством. Приступить к заготовке дополнительных строительных материалов на месте. Основание плотины сделать из цемента. Цемент начнем направлять завтра. Из сплавной конторы прибудет специалист и даст необходимые указания. Если он задержится, я сам приеду. Когда закончат строительство электростанции, направим отсюда рабочих. Есть вопросы?

Вопросов не было. Положив трубку на место, Воронов отправился на запань.

На рейде испытывали новую шпалорезку. Оставалось сделать предохранительное заграждение, и завтра ее можно пустить. Надо было только подобрать дельного рабочего. Воронов послал курьера за Анни Мякелевой и вернулся в контору, где его уже ожидал Кирьянен с нарядами на работу.

— Кого мы назначим на место Мякелева? — спросил Воронов у Кирьянена и сам же ответил: — Что, если Александрова?

— Это хорошо! А кто будет главным механиком?

— Механик Кирьянен, что скажешь, а?

Кирьянен посчитал это шуткой, нахмурился и сухо ответил:

— Механику Кирьянену слишком далеко до главного механика. Ему еще надо многому учиться.

— А если Степаненко?

— Это другое дело!

Анни уже догадалась, зачем ее вызвали.

— Вы хотите поговорить об отце?

— Да. Завтра пускаем дисковую пилу, — сказал Воронов. — Но мне трудно уговаривать его. Что он делает?

Анни замялась. Правда была слишком неприглядна, но лгать она тоже не могла.

— Пишет жалобы. Хорошо, я попробую убедить его.

Кирьянен только вздохнул. Он знал, что если человек, вместо того чтобы посоветоваться со своей совестью, начинает писать жалобы, толку от него не добьешься.

Когда Анни пришла домой, отец сидел за столом. Перед ним была большая стопка бумаг и записных книжек.

Искоса взглянув на дочь, он продолжал работу. Анни села и нерешительно сказала:

— Туатто, ты не сердись на меня. Я тогда погорячилась. А нам давно надо поговорить по-дружески…

— Вот это правильно, — Мякелев положил ручку на чернильницу. — Ты мне дочь, и нам лучше действовать сообща. Ты должна хоть немного помочь мне.

— Я этого и хочу.

Мякелев повеселел.

— Вот мы и договорились. Во-первых, ты должна рассказать все, что Никулин говорил обо мне.

— При чем тут Николай?

— Очень просто, доченька. Это он побежал жаловаться на меня, когда я ему не дал каких-то труб. Я хочу вывести на чистую воду всю эту банду, которая выступает против меня. Я человек терпеливый, мирный, но до поры до времени. И тогда я ни перед чем не остановлюсь. Я доберусь до самого министра. И Воронову не сдобровать — и за плотину, и за многое другое. А также и Потапову попадет за самоуправство.

— Туатто, — мягко сказала Анни, — ты поступаешь неправильно.

— А как? Подскажи. Ты чаще меня бывала в Петрозаводске, знаешь начальство. К кому обратиться? Может быть, в Совет Министров?

— Туатто, все это не то. Никуда не надо обращаться.

— А что мне делать? Ждать милости от Кюллиева?

— И милости никакой не надо! — Анни прикусила губу, чтобы сдержаться. — Туатто, завтра дисковая пила будет готова. Ты очень скоро научился бы управлять ею…

Мякелев стукнул по столу:

— Я уже сказал тебе, что не пойду ни на пилу, ни в сторожа! Мне сейчас трудно, я просил у тебя совета, помощи, а ты…

— А куда же ты пойдешь от своих товарищей?

— Пойду искать свои права… Пойду так далеко, как потребуется, но этого дела так не оставлю. Я знаю, почему Воронов меня уволил. Из-за тебя. И еще потому, что он слушается всяких воров… Я знаю!..

— Туатто, почему ты обо всех людях думаешь так плохо?

Мякелев дышал тяжело, руки его дрожали, от гнева он стал заикаться.

— Л-люди? В-воры они все! А т-ты… за них? Так я т-тебе не отец, если ты за них, п-против м-меня!..

Теперь уже вспыхнула Анни. Впервые она так ясно увидела внутренний мир своего отца. «Я тебе не отец», — повторила Анни и вдруг поняла, что он действительно не такой, каким должен быть настоящий отец. Тетка, сестра матери, жила во время войны в значительно более тяжелых условиях, но отец все-таки отдал Анни к ней на воспитание и взял ее к себе только тогда, когда Анни начала сама зарабатывать. А когда мать лежала в больнице с воспалением легких, разве отец тревожился о ее судьбе? А как он к ней, к Анни, относится сейчас? Ему бы только повыгодней для себя выдать ее замуж.

Красная от злости и стыда, Анни выскочила на улицу. Она чувствовала себя одинокой, такой одинокой, что хотелось заплакать. По любому другому поводу она могла бы поговорить со своими друзьями — с комсомольцами, Кирьяненом, Вороновым. Будь она сама на их месте, она легко бы решила, как надо относиться к Мякелеву. Но Мякелев — ее отец! Какой угодно, но отец! Самый близкий человек ей — мать. Но что она может сказать матери? Только расстроит ее. Но и так — бродить бесцельно по улицам с заплаканными глазами — она тоже не могла.

Анни смахнула слезы и решительными шагами направилась на запань.