Счастье, что в его присутствии Вальс стоически держался, словно пренебрегая смертью. Но на самом деле это не так. Он боится ее. Он не лучше других, и они тоже сейчас – каждый в своей камере – мучаются животом от страха. Остальных, возможно, помилуют, простят им заблуждения, если они раскаются в грехах. И пусть раскаются! Пусть отрекутся от Адоная и примут учение Христа! Ведь от Него они потом так же отрекутся, ибо веру никогда нельзя принять насильно, ее нельзя навязать огнем и мечом – она вызовет лишь отторжение! Пусть только они спасутся! Жизнь дороже всего остального. Она у каждого одна. И каждый волен ею распоряжаться. Каждый – своей, а не чужой, как распорядился он жизнью тех, кто доверял ему как раввину. Ох, как он теперь раскаивается в этом. Именно поэтому ему нет спасения от смерти на костре. Нет прощения. Он должен остаться верен себе в смерти, как был верен при жизни. За неудачный побег отвечает он, и он должен заплатить за него, показав, что является настоящим мужчиной, независимо от того, иудей он или христианин.
Последние дни Вальс часто представлял себе, как его в конце концов оставят одного, как отец Аменгуал наконец-то будет клевать носом, а потом крепко уснет и захрапит. Он уже проверил, насколько хрупок глиняный горшок, в котором ему приносят воду: достаточно один раз ударить, и он разобьется. Тогда можно будет припасти осколок. Ему никогда не приносили ни ножа, ни лезвия для бритья. Вены на запястьях у него заметные. Так что перерезать их будет несложно. Алонсо Лопес, сидя в тюрьме, сделал себе обрезание осколком глиняной миски, чтобы предстать перед Адонаем именно так, как считал нужным. Он умер на костре. Его крайняя плоть тоже обратилась в пепел… Как бы избежать мучений в огне?! Самому положить себе конец, до того как его выведут отсюда в санбенито и картонной митре и, огласив прилюдно приговор в монастыре Святого Доминика, заставят проехать по всему городу верхом на осле к месту казни, под насмешки, плевки и улюлюканье толпы.
Себастья Палоу нехотя одевается с помощью слуги. Слава Богу, он не делит комнату с Барбарой – как, по его предположениям, должно было бы случиться в первые месяцы после женитьбы, – а значит, может спать в одиночестве. Всю ночь он ходил по комнате, волнуясь и так и не сомкнув глаз. Вчера он наговорил лишнего слуге Бланки. Теперь он жалеет об этом. У Палоу ужасно болит голова, он в мрачнейшем расположении духа. Ему совершенно не хочется присутствовать на ауто, но иного выхода нет: он вынужден сопровождать свою благочестивую жену, которая пришла в необычайное возбуждение по поводу грядущего события. Счастье еще, что в приделе, где они будут сидеть под прикрытием жалюзи, Вальс его не заметит. Палоу не хотел бы встретиться с ним взглядом. Его дядя благоразумно уехал подальше из Сьютат, чтобы избежать созерцания казни. Анжелат тоже не придет, сославшись на внезапную болезнь: сама мысль о предстоящем зрелище приводит его в полный ужас.